Забытый легион
Шрифт:
Олиния эти слова явно обрадовали.
— Только убедись, что Целий ушел. Я не хочу, чтобы все мои многолетние труды пошли прахом.
Тарквиний вдруг почувствовал комок в горле.
— Мы, этруски, будем жить в римлянах. Даже без этой печени честолюбие и знания, запечатленные в либри, помогут им завоевать мир. — Олиний заметил взгляд Тарквиния, направленный на пещеру и гору манускриптов. — Их я сожгу. Но у римлян есть и другие записи, захваченные в наших городах. Самые важные из них хранятся под замком в римском храме Юпитера. — Он засмеялся. — Эти суеверные глупцы
Тарквиния переполняла печаль. Он заставил себя посмотреть старику в глаза.
— А наш народ превратится в прах и исчезнет навсегда?
— Ты передашь немало наших знаний, — загадочно ответил Олиний.
Но кому он их передаст? В мире осталось слишком мало чистокровных этрусков.
Олиний снял с левого указательного пальца маленькое золотое колечко.
— Возьми его. — Насколько Тарквиний помнил, это кольцо с искусно вырезанным жуком-скарабеем было на руке старика всегда. — Перед смертью отдашь его своему приемному сыну. Хотя он и римлянин, но станет другом всем расеннам. Кто-нибудь всегда будет об этом помнить.
— Приемному сыну?
— Все со временем выяснится, арун.
Тарквиний ждал, надеясь услышать еще что-нибудь.
Вдруг Олиний схватил его за руку.
— Цезарь должен помнить, что он смертен! — прошипел старик. — Не забудь! Твой сын должен будет сказать ему об этом!
— Что? — Тарквиний понятия не имел, о чем говорит Олиний.
— Рано или поздно боги все объяснят. — Затем гаруспик отвернулся и перестал отвечать на вопросы. Он ушел в себя, и этот транс продолжался до утра. Казалось, из Олиния ушла вся энергия и осталась лишь пустая телесная оболочка.
Тарквиний, у которого было тяжело на душе, приказал себе не размышлять над словами старика. Он бережно помог гаруспику поудобнее устроиться у костра и всю ночь бодрствовал, охраняя его. Он признавал предопределение, но никогда прежде не думал, что будет вынужден безропотно принять смерть самого близкого человека. Горе не давало ему покоя, и рассвет наступил раньше, чем Тарквиний сумел примириться с судьбой того, кто был ему дороже собственного отца. Он был последним гаруспиком, и сохранение древних знаний зависело лишь от него. Для этого нужно было совладать с римлянами. Усилия Олиния не должны были пропасть даром. Бремя было тяжелым, но неистовая гордость за предков давала молодому этруску цель в жизни.
Следующее утро выдалось свежим и солнечным. Благодаря высоте горы в пещере было намного прохладнее, чем в долине. В воздухе стояла тишина, небо было свободно от птиц. На голых склонах не было ни одного живого существа, но Тарквиний по опыту знал, что время для охоты самое подходящее. Следы, замеченные накануне вечером, приведут его к волкам.
Молодой этруск молча собрал мешок и съел сухарь. Гаруспик сидел на камне у входа в пещеру и безмолвно наблюдал за ним. На лице старика было написано удовлетворение.
— Спасибо тебе. За все. — Тарквиний проглотил комок в горле. — Я всегда буду помнить тебя.
— Я тоже никогда тебя не забуду.
Они пожали друг другу предплечья. Казалось, за ночь Олиний постарел еще сильнее, но его рука осталась крепкой.
— Береги себя, арун. Мы еще встретимся — в другой жизни. — Старик был спокоен и безмятежен, как человек, смирившийся со своей судьбой.
Тарквиний вскинул на плечо мешок, которому печень, посох и меч изрядно добавили тяжести. Карта хранилась на груди в маленькой сумочке. Он попытался найти нужные слова.
— Говорить больше не о чем. — Как всегда, гаруспик прочитал его мысли. — Ступай. Да благословят тебя боги.
Тарквиний повернулся и пошел по своему же следу, положив стрелу на тетиву.
Он ни разу не оглянулся.
Глава IV
БРЕНН
Прошло девять лет…
Трансальпийская Галлия, 61 г. до н. э.
— Стреляй, пока он нас не видит!
— Далеко, — прошептал воин-галл, с широкой улыбкой взглянув на своего юного двоюродного брата, — добрая сотня шагов.
— Но ты же попадешь! — возмутился Брак. Он прижимал к себе обеих охотничьих собак и ласково поглаживал их, чтобы они не заскулили от возбуждения.
Бренн скорчил гримасу и снова взглянул на оленя, который стоял невдалеке под деревьями. Мощный лук он заранее взял на изготовку, наложил стрелу на тетиву. Последний отрезок пути они ползли на четвереньках и в конце концов укрылись за толстым стволом поваленного дерева. К счастью, ветерок налетал порывами с той стороны, где пасся олень, и животное не подозревало о том, что к нему подкрались охотники.
Эти двое шли по следу с раннего утра, чуткие собачьи носы безошибочно выбирали нужную дорогу в разросшемся за лето подлеске. Олень двигался спокойно, срывал на ходу листья с нижних ветвей деревьев, а сейчас остановился, чтобы попить дождевой воды из лужицы, оставшейся между кривыми мощными корнями старого дуба.
— Направь мою стрелу, Беленус, — мысленно воззвал к богу Бренн.
Он натянул до предела скрученную из жил тетиву и, сощурив глаз, прицелился. Чтобы удерживать лук напряженным, требовалось изрядное усилие, но зазубренный наконечник стрелы оставался неподвижным, словно и лук, и лучник были деталями каменной статуи. Беззвучно выдохнув, галл разжал пальцы. Стрела полетела точно в цель и, негромко чмокнув, вонзилась в грудь оленя.
Ноги животного сразу же подкосились, и оно опустилось на землю.
Брак хлопнул Бренна по плечу:
— Прямо в сердце угодил! А иначе гоняйся за ним…
Мужчины кинулись к добыче. В своей одежде — куртках из грубой зеленой материи и коричневых штанах — они были почти неразличимы в кустах. Брак был высоким и крепким юношей, но старший двоюродный брат превосходил его ростом чуть ли не на голову. У великана самой заметной частью широкого добродушного лица являлся нос. По обычаю их племени, аллоброгов, у обоих белокурые волосы были заплетены в косичку и завязаны ленточкой. Вооружены они были луками и длинными охотничьими копьями. На кожаных поясах висели кинжалы.