Забытый сон
Шрифт:
«Это явно не Ингрида Петерсен», – подумал Дронго и вежливо поздоровался. Она ответила ему по-латышски.
– Извините, – пробормотал Дронго, – я не знаю латышского языка.
– Кто вы хотите? – спросила хозяйка.
– Мне нужна Ингрида, – объяснил Дронго, – госпожа Ингрида Петерсен.
Хозяйка закивала и позвала Ингриду, обращаясь куда-то в глубь дома. Из комнаты вышла молодая женщина. Дронго чуть не ахнул от удивления. Эта женщина была абсолютной копией своей матери. Только ей было лет сорок пять или пятьдесят. Такое
– Добрый день, – вежливо поздоровался Дронго.
– Здравствуйте, – она говорила по-русски гораздо лучше матери.
– Вы Ингрида Петерсен?
– Да, – кивнула она, – а кто вы такой?
– Меня прислала Лилия Краулинь…
– Понятно, – женщина посторонилась, пропуская гостя. В комнате было тепло и уютно. Они сели за стол. – Что вы хотите? – спросила она. – Зачем вы приехали?
– Вы работали с ее погибшим мужем, – напомнил Дронго.
– Да, – мрачно подтвердила Ингрида, – одиннадцать лет назад. Я тогда была совсем молодой женщиной.
– И вы нашли его мертвым?
– Верно. Он позвонил мне из дома и попросил, чтобы я принесла ему письмо в квартиру его отца. Мы жили на соседней улице – я и мой муж. И я понесла ему письмо. У дома стояла его машина. Я вошла в дом, консьерж меня знал в лицо. Я поднялась на второй этаж, позвонила. Затем постучала. Потом снова позвонила и снова постучала. Тогда не было мобильных телефонов, поэтому я спустилась вниз и от консьержа позвонила по городскому телефону в квартиру. Он опять не ответил. Мы с консьержем звонили несколько раз. А потом поднялись вместе и консьерж открыл дверь. Сначала мы ничего не увидели, но вскоре нашли Арманда в угловой комнате. Это было ужасно. Только мы ничего не трогали. Сразу вызвали полицию.
– Понятно, – Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.
– Было ужасно, – повторила Ингрида. – Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.
– Вы долго работали с Армандом Краулинем?
– Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.
– Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?
– Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.
– Он знал о письме?
– Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой,
– Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?
– Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.
– Нет, не полиция, как вы считаете?
– Не знаю, – растерялась Ингрида, – у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.
– И вы ничего подозрительного не заметили?
– Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.
– Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?
– Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.
– Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?
– Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.
– Наверное, справедливо, – заметил Дронго.
– Тогда нельзя было такое говорить, – убежденно заявила Ингрида, – и сейчас нельзя.
– Ну, это не совсем враги. Это скорее люди, расходящиеся с ним в своих политических взглядах. А других врагов не было? Может, вы кому-то еще были должны или вам были должны?
– Таких врагов не было, – твердо ответила Ингрида.
– Вы видели записку, которую он написал?
– Да, она лежала на столе, и я ее прочла.
– Что там было написано?
– «Мне очень жаль». Я и сейчас это помню.
– Это был его почерк?
– Конечно. Они потом отправили записку на экспертизу. Это был его почерк.
– Где на листе были написаны эти слова? Сверху, в середине, внизу, где?
– Сверху. На самом верху. У него был очень хороший почерк, я его сразу узнала.
– На большом листе фраза была написана на самом верху? – уточнил Дронго.
– Да. Он написал «Мне очень жаль». И поставил точку. Я сама это видела.
– Вы должны были знать манеру его письма. Как обычно он писал письма? Сразу начинал сверху или чуть отступал?
– Сразу сверху, – ответила Ингрида.
– Вы видели это письмо. Вспомните, может, он хотел еще что-то дописать. Может, он собирался написать большое письмо?
– Но там была точка.
– Забудьте про точку. Скажите – такое могло быть?
– Да. Но он больше ничего не написал.
«Упрямый нордический народ эти латыши», – подумал Дронго с некоторым сарказмом. Они верят только фактам и не хотят допускать никаких предположений. Может, так и нужно? Ведь он сам тоже исповедовал принцип Оккама: «Не умножай сущее без необходимости».