Забытый вальс
Шрифт:
Я достала тарелки, разложила салфетки из настоящего льна, которые вручила мне Фиона, распределила бокалы и металлические приборы, выставила на стол графин с минералкой и другой — с апельсиновым соком. На мой вкус, чересчур. Это же дети-переростки, а не взрослые. Швырнуть им пакет чипсов — и довольно.
— Кому лазанью?
Высокая нежная девчушка по имени Сирша подняла руку. Ее плотно облегало розовое атласное платьице, уместное на пятилетней, а под мышкой обнажился золотисто-рыжий пух.
Я глянула на Фиону. Та с отвращением закатила глаза.
Похоже, дети не растут — им на смену приходит кто-то другой.
— Садитесь
Эти волосы девятилетней девочки — почему они казались красивыми, ведь они отвратительны, тем более рядом с большим и рыхлым, как пудинг, лицом. Наверное, мне следует почаще бывать среди людей, подумала я. Привыкать к таким вещам. И сразу же подумала: что-то не так.
Тут-то я и высмотрела Иви. Угадала по вспышке чересчур красивых, как у отца, глаз: девочка глянула на меня в упор — и словно распахнулась потайная дверца. Грудь по-прежнему довольно пухлая, но в целом щенячий жирок сошел. И еще кое-что изменилось (помимо того, что изменился весь мир), и существенно: Иви была весела. Ну если не весела, то хотя бы участвовала в веселье. Не боялась.
Мне стало не по себе при мысли о прежних ее страхах. С кем же я переспала — не так уж давно? В любой момент мог войти Шон. Три месяца. Три месяца прошло после Монтрё, и ни разу с тех пор не захотелось мне увидеть Шона Валлели. Я была не просто унижена — мне стало противно. Заговорить с Шоном — будто надеть несвежую одежду после душа.
И все же я не отрывала взгляда от его дочери. Следила за ней, будто она владела ключиком к тайне человека, чьи глаза на ее лице выглядели уместнее, чем на мужском: те же длинные черные ресницы, тот же голубовато-серый оттенок и бледная вспышка солнца вокруг зрачка — то ли белая, то ли золотая.
Что ей сказать? Я не знала.
— Хочешь сока? — спросила я, когда девочки слетелись на лазанью и капустный салат. На этот раз никаких розовых зефирок.
— Спасибо, да.
— Волосы-то какие роскошные. — Я осторожно коснулась черных кудрей, и ей это понравилось. — Сама сушишь?
Девчушка сильно потела. Как и все они.
— Иногда сама.
— А иногда мама?
— Если их распрямить, они будут до пояса.
— Ну-ну, — сказала я. Дескать: вырастешь — выпрямишь.
— Иногда их папа укладывает, — прибавила она, однако для меня это было слишком интимно, и я поспешила отойти.
После торта со свечками я достала «айпод» и очутилась в вихре малолеток, требовавших Джастина Тимберлейка. [10]
— Минуточку, — попросила я и сунула белую почку-наушник в ухо Иви. Как только зазвучала музыка, они кинулись сражаться за второй наушник, переключать дорожки, вращать колесико.
— Эй-эй-эй! — крикнула Фиона им вслед, но тут же отвлеклась на звонок в дверь.
Вечеринка закончилась. Я держалась в тени, пока родители, поочередно возникая в дверях, выкликали своих отроковиц. Но посреди общей толкучки меня захватил врасплох знакомый мужской голос из коридора, и я отошла в дальний угол комнаты, принялась подбирать упаковочную бумагу.
10
Джастин Тимберлейк (р. 1981) — американский поп— и R’n’B-певец, девичий кумир.
— Иви!
Вот он в коридоре. Мне уже нечем было заняться — все поднято с пола, — и тут я почувствовала,
— Просто отдай, и все, — произнес голос Шона, хотя девочка уже протягивала мне «айпод», аккуратно смотав провода.
— Спасибо, Джина! — сказала она.
Джина, вот как!
— Всегда рада.
— Молодец! — Голос Шона был холоден, нетрудно догадаться, что он хотел сказать на самом деле: «Держись подальше от моей дочери!» Какая несправедливость! Возмутившись, я обернулась и поглядела ему прямо в глаза.
— А, привет, — сказала я.
А он все такой же.
— Пошли. — Он вытолкнул Иви в дверь. Грубость вопиющая. Однако на пороге приостановился и оглянулся. Немой взгляд был полон чем-то непостижимым для меня, и я чуть было сразу не простила Шона.
Я пыталась сопротивляться, но не вышло. Когда последняя мелкая гостья распрощалась с нами и остатки лазаньи, а также обрывки нарядной бумаги распределились по мусорным пакетам, мысль о Шоне, сам факт его существования ударили меня в грудь взрывной волной от дальней катастрофы. Что-то хрустнуло, сломалось. И я пока не могла оценить ущерб.
Я подняла тяжелый кувшин, в котором Фиона подавала сок, и руки вспомнили, как обхватили плотную талию Шона в ту ночь в Монтрё. Что он тогда сказал? «У тебя прекрасная кожа». Универсальная фраза на все случаи жизни. «Мягкая такая». Любят мужики сами себе зубы заговаривать. И поиметь женщину, и набить ей цену.
Такие вопросы я наивно задавала себе, прижимая к груди кувшин из толстого стекла на кухне Фионы в Эннискерри — планировка свободная, новый известняковый пол; старый, терракотовый, забраковали. Есть ли разница между тем мужчиной и этим, если покрепче зажмуриться? Да, сказала я себе, разница есть — еще какая. Самая потрясающая разница — именно когда закроешь глаза. Мысленно я уронила кувшин и плакала над осколками. Фиона меж тем загружала посудомойку, а Джоан вынимала оттуда тарелки и прополаскивала их под краном. Меган с Джеком куда-то подевались. Я все еще чувствовала его в своих ладонях, этот кувшин: коричневое дутое стекло с кобальтовыми завитками на дне. До чего красивый. А потом я разжала пальцы.
У нее бывают припадки. Это сообщила мне Фиона после того, как убрала все осколки. Не только щеткой смела, но и пылесосом поработала — бог с ним, с кувшином, но дети повсюду бегают босиком. У нее — в смысле, у Иви. Сама Фиона ни разу не видела, но знала, что несколько лет родители девочки жили в постоянной боевой готовности. Мать вся на нервах, все перепробовала — от консультаций у психотерапевта до — как их бишь — гомеопатических магнитов.
— На вид она здорова, — заметила я.
— Теперь вроде бы здорова, — сказала Фиона. — Я так понимаю, вылечилась.
— Симпатичная девчушка.
— Так уж и симпатичная? Не знаю. С ней столько носились, но что вышло? Не знаю.
— Господи, бедный Шон.
Фиона глянула на меня с преувеличенным недоумением.
— Бедный-то бедный, — буркнула она.
Хотелось бы мне знать, что это означало, но сестра уже отвернулась.
Часом позже я сидела возле Меган, распростертой на диване, — крупная, здоровая девочка. Мама наводила марафет, Джек уткнулся в «Нинтендо». Я собиралась уходить, и все мы чего-то ждали — вероятно, возвращения Шэя. Вечер сам собою клонился к закату.