Забытый язык

Фромм Эрих Зелигманн

Исмена приняла власть мужчин как наивысший закон; она приняла поражение женщин, которые не должны «с мужами враждовать». Ее приверженность богиням выражается лишь в том, что она просит их «простить попранный завет», простить ее, подчинившуюся власти господина.

Гуманистический принцип матриархального уклада, в центре которого – величие и достоинство человека, прекрасно и сильно выражен в песнопении хора, прославляющего могущество человека:

Много в природе дивных сил,Но сильней человека – нет.Он под вьюги мятежный войСмело за море держит путь;Кругом вздымаются волны —Под ними струг плывет.Почтенную в богинях Землю,Вечно обильную мать, утомляет он;Из году в год в бороздах его пажити,По ним плуг мул усердный тянет.

Развязка конфликта между патриархальным и матриархальным началом наступает в ходе дальнейшего развития пьесы. Антигона утверждает, что закон, которому она подчиняется, – это не закон богов Олимпа. Ее закон «был ими к жизни призван не вчера: живет он вечно, и никто не знает, с каких он пор явился меж людей». Можно добавить, что корни закона, согласно которому умершего надо похоронить, возвратить матери-Земле, – именно в принципах матриархальной религии. Антигона воплощает единство всех людей, всеобъемлющую

материнскую любовь. «Делить любовь – удел мой, не вражду», – говорит она.

Для Креонта наивысшее достоинство – подчинение власти; если людское братство и любовь вступают в конфликт с послушанием, они должны уступить. Ему необходимо одержать победу над Антигоной, чтобы поддержать свою патриархальную власть и вместе с ней – свою мужскую суть:

Не мужем буду я – она им будет, —Коль власть мою ей в поруганье дам.

Креонт недвусмысленно излагает принцип авторитарности, патриархального уклада:

Ты прав, мой милый. Пред отцовской волейВсе остальное отступать должно.Затем и молим мы богов о детях,Чтоб супостатов наших отражалиИ другу честь умели воздавать.А кто и в сыне не нашел опоры —Что скажем мы о нем? Не ясно ль всем,Что для себя он лишь кручину создалИ смех злорадный для врагов своих?Нет, нет, дитя! Не допусти, чтоб негаТвой ясный разум обуяла; женскойНе покоряйся прелести, мой сын!Кто с лиходейкой делит ложе – верь мне,Морозом веет от таких объятий!Нет горше язвы, чем негодный друг.Отринь и ты ее, презренья полный:Она нам – враг. Пускай во тьме подземнойСебе другого ищет жениха!Я уличил ее уликой явнойВ том, что она, одна из сонма граждан,Ослушалась приказа моего;Лжецом не стану я пред сонмом граждан:Пойми меня, мой долг – ее казнить.И пусть взывает к родственному Зевсу:Когда в родстве я зародиться дамКрамоле тайной – вне родства, бесспорно,Еще пышнее расцветет она.Нет. Кто в кругу домашних безупречен,Тот и гражданский долг исполнит свято;Напротив, кто в безумном самомненьеЗаконы попирает, кто властямСвою навязывает волю – мноюТакой гордец отвержен навсегда.Кого народ начальником поставил,Того и волю исполняй – и в малом,И в справедливом деле, и в ином.Кто так настроен, тот – уверен я —Во власти так же тверд, как в подчиненье.Он в буре брани на посту пребудет,Соратник доблестный и справедливый.А безначалье – худшее из зол.Оно народы губит, им отраваВ глубь дома вносится, союзной ратиВ позорном бегстве узы рвет оно.Но где надежно воинство – его тамРяды блюдет готовность послушанья.Храни же свято стяг законной власти,Не подчиняя женщине ума.Уж если пасть нам суждено – от мужаПадем, не в женской прелести сетях!

Глава семьи и глава государства – вот две взаимосвязанные ипостаси, имеющие наивысшую ценность, которые олицетворяет Креонт. Сыновья – собственность отцов, и они должны быть «опорой». Patria potestas [73] в семье – основа власти правителя в государстве. Граждане – собственность государства и его правителя, и «безначалье – худшее из зол».

Гемон, сын Креонта, олицетворяет собой принцип, за который борется Антигона. Сначала он пытается умиротворить и убедить отца, но видя, что тот не уступит, открыто заявляет о своем противостоянии отцу. Он доверяет лишь воле народа и разуму, который есть «высший дар богов для смертных». Когда Креонт обвиняет Антигону в том, что она ослушалась его приказа, Гемон дерзко заявляет, что к «дурным» Антигону «не причисляет» ни он, «ни всенародный глас фивян».

73

Власть отца (лат.).

Креонт возражает:

Своей мне волей править иль чужою?

А Гемон на это отвечает:

Единый муж – несобственник народа,. . . . .Попробуй самодержцем быть в пустыне.

Креонт в своем возражении опять возвращается к главному:

Презренный, женской прелести угодник!..Ты в каждом слове лишь о ней радеешь!

Из ответа Гемона можно сделать вывод о его приверженности тем же богам, которым поклоняется Антигона:

Нет; и о нас с тобой, и о богах.

Итак, два противоборствующих принципа четко сформулированы, и в конце трагедии действие лишь подводится к развязке. Креонт велел заживо замуровать Антигону в пещере – еще один символ связи Антигоны с богинями Земли. Прорицатель Тиресий, который в трагедии «Царь Эдип» поведал Эдипу о его преступлении, вновь появляется в «Антигоне», на этот раз – чтобы о своем преступлении узнал Креонт. Креонт в испуге отступает и пытается спасти Антигону. Он бросается к пещере, где она замурована, но Антигона уже мертва. Гемон пытается убить отца; когда ему это не удается, он убивает сам себя. Жена Креонта, Эвридика, узнав, какая судьба постигла ее сына, тоже кончает с собой, прокляв мужа – убийцу ее детей. Креонт видит, что его мир потерпел полное крушение и что его принципы повержены. Он признает свое моральное банкротство, и пьеса заканчивается исповедью:

Да, никто другой не виновен в том,И тебя, мой друг, я один убил,Я, – один лишь я. Слуги верные,Уведите в глушь поскорей меня —Вознесен был я, – стал ничем теперь.. . . . .Да,

ведите в глушь безрассудного,Что и сыну дал смерть невольную,И тебе, жена! О несчастный я!Здесь – убитый мной, там – убитая!Страшной тяжестью, нестерпимоюНа главу мою рок обрушился.

Теперь мы можем ответить на те вопросы, которыми задавались вначале. Действительно ли в центре мифа об Эдипе, как он представлен в трилогии Софокла, – преступление Эдипа, заключавшееся в кровосмешении? Является ли убийство отца символом ненависти, причина которой – ревность? Если еще можно было сомневаться в ответе, прочтя трагедию «Царь Эдип», то к концу «Антигоны» вряд ли останутся какие-либо сомнения. Не Эдип, а Креонт терпит поражение в конце трилогии, и вместе с ним – принцип авторитарности, господства человека над человеком, господства отца над сыном, господства диктатора над народом. Если справедлива концепция матриархального уклада в обществе и религии, то вряд ли можно сомневаться, что Эдип, Гемон и Антигона представляют древние матриархальные принципы равенства и демократии и противостоят Креонту, представляющему патриархальные принципы господства и подчинения [74] .

74

Великий мыслитель Гегель за много лет до Бахофена представлял себе конфликт, описанный в «Антигоне»; в том же свете. Он говорит об Антигоне: «…но боги, которых она почитает, это подземные боги Аида, являющиеся богами внутреннего чувства, любви, кровных уз, а не дневными богами свободной самосознательной жизни народа и государства» (Гегель. Эстетика. Т. 2. М., 1969. С. 176. Ср. его «Философию религии», XVI). В этом утверждении Гегель на стороне государства и его законов; он даже определяет принципы Креонта как принципы «свободной жизни народа и государства», несмотря на неопровержимые свидетельства того, что Креонт представляет не свободу, а диктаторство. Имея в виду эти односторонние симпатии Гегеля, тем более важно отметить, что он так четко определяет Антигону как носительницу тех принципов любви, кровных уз и чувства, которые, как позднее выявил Бахофен, характерны для матриархального уклада. Приверженность Гегеля принципам патриархата не вызывает удивления, но такая приверженность выглядит неожиданной в работах Бахофена. Между тем отношение Бахофена к матриархату было неоднозначным. Казалось бы, он любит матриархат и ненавидит принципы патриархата, но, будучи убежденным протестантом и веря в прогресс разума, он считает, что патриархат выше матриархата. В его работах проявляются симпатии к матриархату. Но нередко, и это относится, в частности, к данному им краткому толкованию мифа об Эдипе (Бахофен. Цит. соч. С. 259), он, подобно Гегелю, оказывается на стороне победивших богов Олимпа. Он считает, что Эдип стоит на границе матриархата и патриархата. То, что он не знает, кто его отец, говорит о том, что он вышел из матриархата, где главное – мать; но то, что он в конце концов узнает, кто его настоящий отец, знаменует, по мнению Бахофена, начало эпохи патриархальной семьи, в которой подлинный отец известен. «Эдип, – говорит он, – связан с движением вперед, к более высокому уровню существования. Это одна из тех великих личностей, чьи страдания ведут к лучшей форме человеческой цивилизации; это один из тех, кто, уходя корнями в старый порядок вещей, в то же время принес себя в жертву и стал основанием новой эпохи». Бахофен подчеркивает, что внушающие страх богини-матери, Эринии, подчинились миру Аполлона и что связь с ними Эдипа означает победу патриархата. Мне представляется, что Бахофен в своем толковании не отдает должное тому факту, что морально Креонт потерпел поражение, хотя он и единственный, кто остался жив, что символизирует победу патриархата. Можно допустить, что Софокл хотел выразить мысль о том, что патриархат победил, но он потерпит поражение, если не вберет в себя гуманистические принципы древнего матриархального уклада.

Прежде чем закончить толкование мифа об Эдипе, следует рассмотреть еще один аспект. Хотя конфликт между Эдипом, Антигоной и Гемоном, с одной стороны, и Креонтом – с другой, отражает древний конфликт между принципами патриархата и матриархата, в особенности его элементы, сохранившиеся в мифах, его следует понимать в контексте политической и культурной ситуации во времена Софокла и в контексте его отношения к этой ситуации.

Пелопоннесская война, угроза политической независимости Афин, и чума, охватившая город в начале войны, способствовали возрождению старых религиозных и философских традиций. Нападки на религию, случавшиеся и раньше, достигли наивысшего размаха в учении идейных противников Софокла – софистов. Софокл противостоял в особенности тем софистам, которые не только выступали за деспотию с интеллектуальной элитой во главе, но также считали этически оправданным принцип неограниченного эгоизма. Этика сверхчеловека-эгоиста, которую проповедовали софисты этого направления, их безнравственное учение, по своей сути противоречили философии Софокла. В образе Креонта Софокл воссоздал представителей этой школы софистов, и монологи Креонта напоминают их речи даже по стилю и по способу выражения [75] .

75

Ср. Калликла в диалоге Платона «Горгий» и Фрасимаха в его «Государстве».

В споре с софистами Софокл по-новому выразил смысл древних религиозных традиций, в которых главными были идеи любви, равенства и справедливости. «Религиозное мировоззрение Софокла… прежде всего связано не с официальной религией государства, а с теми побочными силами, которые всегда были ближе к народной вере, чем аристократы Олимпа, и которые снова приходили на помощь, когда люди обращались к ним перед лицом опасности Пелопоннесской войны». [76] В этих «побочных силах», отличных от «аристократов Олимпа», легко узнаются богини матриархата. Итак, мы видим, что взгляды Софокла, выразившиеся в его трилогии об Эдипе, следует рассматривать как сочетание его противостояния современному ему софизму и приверженности древней религии, а не религии богов Олимпа [77] . Во имя того и другого он утверждает, что достоинство человека и святость человеческих уз нельзя подчинять негуманистическим, авторитарным требованиям государства или эгоистическим измышлениям софистов [78] .

76

Schmid W. Die Geschichte der Griechischer Literatur. Mu nich, 1934.

77

Интересно отметить, что такое же сочетание прогрессивных политических взглядов и приверженности к старым принципам матриархата можно снова встретить в XIX в. в работах Бахофена, Энгельса и Моргана (ср. мою статью «Zur Rezeption der Muterrechtstheorie» («О теории материнского права») в «Zeitschrift fur Sozialforschung» III. 1934; ср. также: Kestl W. Sophokles und Sophistik (Софокл и софистика) // Classical Philology. Chicago, 1910. V. 5. P. 129).

78

Проблема враждебности между отцом и сыном имела большое значение и в личной жизни Софокла. Его сын Иофон подал в суд на своего престарелого отца, требуя лишить его права управлять своими делами; Софокл победил в этом процессе.

2. Миф о сотворении мира

Вавилонский миф о сотворении мира (Энума Элиш) повествует о завершившемся победой восстании мужских божеств против Тиамат, великой матери, которая правила вселенной. Они объединились против нее и избрали своим предводителем Мардука. В жестокой войне Тиамат убита, из ее тела сотворены небо и земля, а Мардук стал верховным богом.

Но перед тем как стать главой, Мардук должен был пройти испытание, которое в общем контексте повествования кажется несущественным и непонятным, но тем не менее является, как я попытаюсь показать, ключом к пониманию мифа. Испытание было такое: