Забытый язык
Шрифт:
Мотивирующими силами нашей жизни во сне являются наши иррациональные желания. В сновидении оживают импульсы, существование которых мы не хотим или не осмеливаемся признать наяву. Иррациональные ненависть, амбиции, ревность, зависть, и в особенности непристойные или извращенные сексуальные желания, которые мы изгоняем из сознания, находят выражение во сне. Фрейд полагает, что все мы носим в себе такие иррациональные желания, подавляемые в силу требований общества, но от которых полностью избавиться не можем. Во время сна сознательный контроль ослабевает, и эти желания оживают и делаются слышимыми.
Фрейд идет еще дальше. Он связывает теорию сновидений с функцией сна. Сон является физиологической необходимостью, и наш организм старается оберегать его как можно лучше. Если бы мы чувствовали интенсивные иррациональные желания во сне, это нас встревожило бы и мы бы проснулись. Таким образом, желания препятствовали бы биологической потребности продолжать спать. Что же мы делаем, чтобы сохранить сон? Мы представляем себе, будто желания исполнились; поэтому мы испытываем
Таким образом, Фрейд приходит к заключению, что сутью сна является галлюцинаторное исполнение иррациональных желаний; его функция – сохранение состояния сна. Это объяснение легче понять в тех случаях, когда желание не носит иррационального характера и когда сновидение не искажается, как происходит с обычным сном, согласно Фрейду. Предположим, что человек перед сном съел очень соленое блюдо и ночью испытывает сильную жажду. Ему может присниться, что он ищет источник воды, находит колодец и пьет много прохладной вкусной воды. Вместо того чтобы проснуться, чтобы напиться, человек получает призрачное удовлетворение от фантазии, будто он пьет, и это позволяет ему продолжать спать. Мы все знакомы со сходным галлюцинаторным удовлетворением, когда нас будит звонок будильника; в этот момент нам снится, что мы слышим звон церковного колокола и думаем, что это воскресенье и рано вставать не нужно. В таком случае сновидение выполняет функцию охраны сна. Фрейд полагает, что подобные простые исполнения желаний, которые сами по себе иррациональными не являются, относительно редки у взрослых, хотя достаточно часты у детей; в целом наши сновидения есть исполнение не таких естественных желаний, а желаний иррациональных, которые в дневное время подавляются.
Второй вывод, к которому пришел в отношении сновидений Фрейд, заключается в следующем. Иррациональные желания, воспринимаемые во сне как выполняющиеся, уходят корнями в детство; когда-то, когда мы были детьми, они были явными, потом продолжали свое подспудное существование и вернулись к жизни в сновидениях. Такой взгляд основывается на общем положении Фрейда об иррациональности ребенка.
Для Фрейда ребенок обладает многими асоциальными импульсами. Поскольку он не обладает физической силой и знаниями для того, чтобы их осуществлять, они безвредны и нет нужды защищаться от зловредных замыслов ребенка. Однако если присмотреться к качеству этих влечений, а не к их результатам на практике, оказывается, что маленький ребенок – существо асоциальное и аморальное. Это верно в первую очередь для его сексуальных импульсов. В соответствии со взглядами Фрейда, все эти сексуальные побуждения, называемые извращениями, когда они обнаруживаются у взрослого человека, составляют часть нормального полового развития ребенка. У младенца сексуальная энергия (либидо) концентрируется вокруг рта, затем она связана с дефекацией, а со временем сосредоточивается вокруг половых органов. Маленький ребенок обладает интенсивными садистскими и мазохистскими влечениями. Он – эксгибиционист, а также испытывает нездоровое любопытство и любит подглядывать. Ребенок отличается нарциссизмом и любит только себя. Он чрезвычайно ревнив и переполнен разрушительными импульсами в отношении соперников. В сексуальной жизни маленького мальчика и маленькой девочки властвуют кровосмесительные влечения. Они испытывают сильную сексуальную привязанность к родителю противоположного пола и ревнуют и ненавидят родителя своего пола. Только боязнь наказания со стороны ненавистного соперника заставляет ребенка подавлять такие кровосмесительные желания. Благодаря идентификации с отцом, с его приказаниями и запретами маленький мальчик преодолевает свою ненависть к нему и замещает ее желанием походить на отца. Результатом «эдипова комплекса» оказывается развитие совести.
Представления Фрейда о ребенке удивительно сходны с картиной, которую рисует св. Августин. Одно из главных доказательств врожденной греховности человека св. Августин видит в порочности маленького ребенка. Он указывает, что развращенность человека должна быть врожденной, потому что младенец испорчен еще до того, как у него появился шанс научиться плохому у других или оказаться развращенным дурным примером. Фрейд, как и св. Августин, не выделяет те качества ребенка, которые могли бы по крайней мере уравновесить негативные черты: непосредственность, отзывчивость, мягкость суждений о людях, способность верно судить об отношении к себе других людей независимо от того, что они говорят, непрестанные усилия по познанию мира, – короче, все те качества, которые заставляют нас восхищаться детьми и любить их и которые породили идею о том, что детские качества во взрослом человеке – его самое драгоценное богатство. Существует множество причин того, почему Фрейд обращает внимание только на порочные качества детей. Одной из этих причин служит то, что Викторианская эпоха создала иллюзию, фикцию «невинности» ребенка. Считалось, что дети не имеют сексуальных побуждений или каких-либо иных «дурных» импульсов. Когда Фрейд выступил против этого общепринятого мнения, его обвинили в осквернении невинности ребенка и в нападках на одну из главных ценностей, в которые верили викторианские семьи. Понятно, почему Фрейд в этой битве впал в противоположную крайность и нарисовал одностороннюю картину сущности ребенка.
Другая причина такой оценки Фрейдом ребенка кроется в том факте, что для Фрейда одна из функций общества – заставить человека подавлять свои аморальные и асоциальные устремления и выработать благодаря такому подавлению общественно ценные качества; это превращение зла в добро осуществляется с помощью механизмов, которые Фрейд называл «формированием реакции» и «сублимацией». Подавление порочного импульса, такого как садизм, например, ведет к формированию противоположного импульса – такого как доброжелательность, функция которого, динамически говоря, не позволить подавляемому садизму найти выражение в мыслях, действиях и чувствах. Сублимацией Фрейд называл феномен отделения порочного импульса от его изначальных асоциальных целей и использования его в более высоком и культурно ценном назначении. Иллюстрацией может служить человек, сублимирующий импульс причинения боли в ценное искусство хирургии. Фрейд утверждает, что благожелательность, любовь, конструктивные импульсы в человеке не первичны, а являются вторичным продуктом, порождаемым необходимостью подавления изначальных порочных побуждений. Культура понимается как результат такого подавления. В своем первоначальном состоянии «человек» Фрейда в противоположность «человеку» Руссо исполнен вредоносных импульсов. Чем больше развивается общество и чем больше принуждает человека подавлять такие импульсы, тем больше он овладевает формированием реакций и сублимацией. Чем выше культурное развитие, тем выше градус подавления. Однако поскольку способность человека к формированию реакций и сублимации небезгранична, такое усиление подавления часто не приносит успеха, исходные устремления выходят на поверхность, а не имея возможности проявиться в действии, приводят к невротическим симптомам. Таким образом, заключает Фрейд, человек оказывается перед неизбежной альтернативой: чем выше культурное развитие, тем сильнее подавление и тем больше неврозов.
Такая концепция приводит к необходимости считать ребенка остающимся по сути аморальным до тех пор, пока он не оказывается под контролем требований общества, но даже такой контроль никогда полностью не устраняет массы порочных импульсов, продолжающих свое подпольное существование.
Есть и еще одна причина, по которой Фрейд подчеркивает иррациональность ребенка. При анализе собственных сновидений его поразил тот факт, что даже у нормального, психически здорового взрослого могут быть обнаружены такие иррациональные влечения, как ненависть, ревность, амбиции. В конце XIX – начале XX века стала ощущаться резкая граница между больными и здоровыми. Было невозможно себе представить, чтобы нормальный, респектабельный гражданин был должен или мог хранить в себе столько «безумных» импульсов, как об этом свидетельствовали его сновидения. Как можно было объяснить присутствие этих импульсов в сновидениях, не разрушив концепцию здорового, «нормального» взрослого? Фрейд нашел разрешение этой трудности в предположении, что иррациональные влечения, проявляющиеся в снах, есть выражение во взрослом ребенка, которое все еще сохраняется и оживает в сновидениях. Теоретическая конструкция Фрейда сводится к следующему: некоторые импульсы ребенка делаются подавленными, но продолжают скрытое существование в подсознании и появляются в сновидениях, хотя и искаженными и завуалированными в силу потребности взрослого избежать полного их осознания даже во сне. Я приведу одно из сновидений Фрейда, которое он анализирует в своей книге «Толкование сновидений» как иллюстрацию этого положения.
«Сон состоял из двух мыслей и двух образов – за каждой мыслью следовала картина. Я, впрочем, перескажу только первую половину сновидения, поскольку вторая не имеет отношения к той цели, ради которой я описываю сон.
1. Мой коллега Р. был моим дядей. Я испытывал к нему глубокую привязанность.
2. Я видел перед собой его лицо, несколько изменившееся. Оно как бы удлинилось. Особенно ясно была видна окружающая лицо светлая борода.
За этим последовали две другие части сновидения, которые я опущу; опять же, за мыслью следовала картина.
Интерпретация сновидения происходила следующим образом.
Когда наутро я вспомнил сон, я рассмеялся и сказал: «Какая бессмыслица!» Однако сновидение не хотело уходить и преследовало меня весь день, пока наконец к вечеру я не стал упрекать себя: «Если бы один из твоих пациентов не придумал ничего лучше, чем назвать сон бессмыслицей, ты стал бы расспрашивать его и заподозрил, что за сном скрывается какая-то неприятная история и пациент старается избежать осознания этого. Примени тот же подход к себе. Твое мнение о том, что сон – бессмыслица, означает только, что ты испытываешь внутреннее сопротивление его истолкованию. Не позволяй себе отступиться». Так что я приступил к интерпретации.
«Р. был моим дядей». Что это могло значить? У меня всегда был только один дядя – дядя Иосиф [5] . С ним произошла неприятная история. Однажды – более тридцати лет назад – стремясь подзаработать, он позволил вовлечь себя в предприятие, сурово преследовавшееся законом, и оказался осужден. Мой отец, от горя за несколько дней поседевший, всегда говорил, что дядя Иосиф – человек неплохой, только простак. Так, значит, если Р. был моим дядей Иосифом, не имел ли я в виду, что Р. – простак?
5
Меня поразило наблюдение за тем, как моя память – бодрствующая память – сузилась в этом месте. На самом деле я знал пятерых своих дядьев, и я любил и почитал одного из них. Однако в тот момент, когда я преодолел свое сопротивление интерпретации сна, я сказал себе, что у меня никогда не было больше одного дяди – того, который фигурировал во сне. – Прим. З. Фрейда.