Зачарованные тайной

Давид-Неэль Александра

Мне доставляло подлинное удовольствие вспоминать об уютной и приятной обстановке в Лондоне; перспектива оказаться в Париже в такой же атмосфере привела меня в восторг, и я попросила миссис Морган предпринять необходимые шаги. Вскоре она ответила, что после отъезда некоей американской дамы одна из комнат освободилась и предоставлена в мое распоряжение. Все условия были уже оговорены, и мне следовало лишь известить о своем приезде секретаря парижской теософской ложи.

Это вполне меня устраивало, и я отправилась в Париж. В пути на меня вновь нахлынули воспоминания о пребывании в «Высшей Мудрости», слегка отодвинутые на задний план памяти. Не ждали ли меня в Париже новые рассказы о потустороннем мире?

Разумеется, цепью моей поездки был вовсе не сбор всяких небылиц, но при случае я не собиралась от этого отказываться. Даже под самыми несуразными с виду заблуждениями почти всегда таится зерно истины; чтобы его обнаружить, зачастую приходится изрядно поразмышлять и зайти в своих изысканиях довольно далеко.

И вот я в Париже по указанному адресу — на бульваре Сен-Мишель.

Странно... Я не вижу перед собой здания, способного приютить в своих стенах мало-мальски значительную организацию. Большая продуктовая лавка, витрина которой выдается на тротуар, занимает весь первый этаж жилого дома. Над узкой дверью, полускрытой нагромождением овощей, тушек домашней птицы и всякой всячины, виднеется номер дома — 30. Никаких сомнений, мне дали именно этот адрес.

Я вхожу в коридор и вижу ведущую наверх лестницу. Комната консьержки находится на уровне антресоли; сидящая в ней женщина поглощена шитьем.

— Общество?.. На четвертом этаже, — бросает она, не двинувшись с места.

На четвертом этаже, действительно, висит табличка с надписью «Теософское общество». Звоню. Крошечная женщина, почти карлица, открывает мне дверь. Она улыбается, и я понимаю: меня ждали.

— Эдмон! Эдмон! Это мадемуазель Давид!

Прихожая представляет собой узкий и темный проход; мне приходится прижаться к стене, что­бы втащить чемодан, который я с большим трудом доволокла наверх по извилистой лестнице.

Еще одна дверь распахивается, и меня радушно встречает мужчина, отозвавшийся на призыв маленькой дамы.

— Входите, входите, — говорит он, указывая рукой на комнату, из которой появился.

— Вы, наверное, господин Журдан? — спрашиваю я, гадая, действительно ли передо мной секретарь французского филиала Т. О. и нахожусь ли я в штаб-квартире общества.

— Да-да, я — Журдан. Миссис Морган написала мне по поводу вашего приезда. Моя жена покажет вам комнату.

Тут же появилась его жена, та самая крошечная особа, которая открыла мне дверь.

— Ваш чемодан уже отнесла в комнату, — с сияющим видом объявила она. — Идемте, я отведу вас.

Прежде чем последовать за ней, я успела бегло оглядеть комнату, где находилась. Более чем достаточно, чтобы составить себе представление о том, куда я попала! Рабочий стол, заваленный бумажным хламом, и плетеное кресло перед ним; между двумя окнами, выходящими на бульвар, — секретер, а у камина — обитое красным бархатом кресло с высокой спинкой, сильно протертое и продавленное; рядом — три-четыре стула; на стене — белые деревянные полки с новыми книгами, явно предназначенными для продажи.

Мое удивление росло. Неужто я в самом деле оказалась в резиденции того самого Теософского общества, чей лондонский филиал с присущим ему ненавязчивым шиком выглядел даже внушительнее клуба «Высшей Мудрости»?

Вырвавшийся у меня вопрос невольно выдал мое беспокойство:

— Я нахожусь в штаб-квартире французского отделения Теософского общества, не так ли?

— Ну да, ну да, — ответил секретарь с улыбкой. — Вы займете комнату, пустующую после отъезда мисс Уолтон.

Госпожа Журдан поманила меня рукой.

— Столовая, — объявила она, пока я следовала за ней через темную комнату, где стояли стол, маленький шкаф белого дерева и несколько разнокалиберных стульев. По соседству с этой «столовой» и располагалась отведенная мне комната.

Неожиданная обстановка в штаб-квартире общества незамедлительно внушила мне тревогу относительно удобств, которые меня ожидали.

Весь комфорт в самом деле свелся к лежащему на полу матрацу. Видимо, заметив удивление в моем взгляде, хозяйка тотчас же пояснила:

— Мисс Уолтон считала, что это напоминает тахту и создает восточный колорит. Она накрывала ложе покрывалом с персидским рисунком, из той же ткани были шторы на окнах, но, уезжая, она забрала их с собой, как и покрывало.

Плетеное ивовое кресло и стул дополняли обстановку. За ширмой, отгораживавшей угол комнаты, таился длинный стол, на котором были лишь кувшин для воды и таз; между ножками стола виднелись какая-то лохань и белое фаянсовое туалетное ведро. Вряд ли в парижском центре Т.О. часто устраивались водные процедуры. Я рискнула задать еще один вопрос:

— Есть ли в квартире ванная?..

Госпожа Журдан явно удивилась.

— Общественные бани в двух шагах от нашего дома.

Затем она поспешила открыть узкий встроенный шкаф, разделенный на две части: одна с полками, а другая — гардероб.

Маленькой даме больше нечего было мне показать.

— Ну вот! — сказала она в заключение с довольным видом. — Вам здесь будет замечательно. Можете располагаться.

До свидания, маленькая дама.

Прикажете смеяться или плакать?..

Но в двадцать лет не плачут из-за такой ерунды. К тому же я никогда не плакала. Эта моя особенность даже шокировала в свое время добрых монахинь из пансиона «Цветущий сад», поощрявших проявление чувств у своих воспитанниц.

Где ты, моя таинственная комната из общежития «Высшей Мудрости», заворожившая меня уже в первый вечер после приезда? Два высоких, завешенных черным проема и картина с ангелами, разгуливающими по морскому дну!..

Что ж! Я вознамерилась побыстрее отсюда съехать и подыскать себе другое жилье, не забыв предварительно известить миссис Морган о постигшем меня разочаровании. Угловая комната с двумя окнами на улицу относилась к разряду тех, которые называют «веселенькими», и, очевидно, нередко пустовала.