Шрифт:
Ну вот и все. Сижу и смотрю на экран: минуту? час? сутки? — в точности не знаю. Никто не подходит, разбрелись по углам — хмурые, пряча глаза друг от друга. Что это — чувство вины? разочарование? стыд? — сказать трудно. Горько как-то. Удручающая пустота мыслей и ощущение обиды (на кого?). Не так — не так все представлялось. И не назвать случившееся крушением мечты. Нет, была не просто мечта — нечто большее — вера.
Все. Осталось включить маршевые двигатели, внести поправку во времени и ждать. Ждать долгих два года, а потом ступить на Землю.
Придется подготовить специальный отчет и уже там десятки раз повторять одно и то же, отвечать на вопросы, объяснять, разъяснять и все время чувствовать, ловить на себе обвиняющие, холодные непониманием взгляды. И придется оправдываться и оттого болезненно сомневаться в собственной правоте. Но кто-то должен быть в ответе! Кто?
С каким нетерпением ждали мы возвращения… Долгая разлука настраивает на сентиментальный лад, и все мы строили планы, более всего напоминающие воздушные замки… да мало ли! И вот все изменилось: не осталось ни замков, ни желаний, а только пустота и неловкость.
Все складывалось слишком удачно. Экспедиция успешно выполнила поставленные перед ней задачи. Работа не была простой, но была произведена на должном уровне. Ничего непредвиденного. Никаких случайностей. Мы открывали новые миры, изучали их, классифицировали, в тысячный раз убеждались, что Вселенная мертва и летели дальше…
Дни шли за днями отшлифованным годами шагом и ничем не отличались один от другого, пока однажды сигнал вызова на связь не сообщил, что случилось чудо. Чужой звездолет окликнул нас. Но тогда мы еще не знали, что это — чудо. Это мог быть и земной корабль. Даже услышав чужой язык, мы все еще сомневались; слишком человеческими были лица на экране. А потом звездолет приблизился, и мы поняли: свершилось! Ошибиться было невозможно: он в сотни раз превышал размерами самый большой из наших кораблей.
И, конечно, они оказались совершеннее, красивее, мудрее нас… Но также одиноки. Мы были перед ними неопытными, робкими подростками. Все, как и представлялось в мечтах.
Уже на второй день они бегло говорили на нашем языке и, пригласив к себе, водили по тому островку их мира, которым являлась громадина звездолета, рассказывали, показывали, открывали головокружительные перспективы и, при всем при том, вели себя с нами, как с равными. Ни тени превосходства, снисходительности.
Наука, искусство, жизнь, в которые мы заглянули, казались недостижимыми, а нам даже не предлагали торговать, обмениваться знаниями — они предложили нам сразу все. Весь свой мир. Они были рады нам и лица их светились искренним счастьем.
А потом все рухнуло. В один миг.
Мы показывали им свой корабль, он был для них не больше чем игрушкой, но они вежливо расспрашивали, внимательно слушали ответы и… улыбались. И вдруг улыбки их исчезли. Девушка, самая прекрасная из когда-либо виденных мной, спросила невыразительным, поскучневшим голосом: «Зачем вам это?»
И мы не смогли ответить. Стояли и смотрели на ставшие серьезными, строгими лица. Мне казалось, что я вижу в них с трудом скрываемую боль, горькое разочарование и что-то еще — такое знакомое и человеческое… Было ли это сострадание? И даже потом, когда звездолет их превратился в невидимую глазом пылинку, я продолжал мучительно искать ответ.
«Зачем вам это?» — не смолкало в голове. И не смолкает. И я не знаю, смолкнет ли когда-нибудь.
Мы вышли к звездам, но мы увешаны оружием, словно наш путь к ним — тропа войны. Мы подменяем понятие «чужое» понятием «чуждое». Мы ищем во Вселенной хоть что-то похожее на жизнь, но попробуйте спросить, зачем наши корабли начинены боевыми, уничтожающими все живое излучателями. Так, как спросили нас.