Зачет по выживаемости
Шрифт:
— Скажи мне, Нерт.
— Я люблю тебя.
— Еще.
Вечер. За короткими ресницами света, падающего из окна, темнота сгущается и становится плотной, осязаемой.
— Возьми меня с собой, Нерт.
— С собой?
— Да. Ты улетаешь двадцатого? Возьми меня с собой, Нерт. — Ружена ищет мой взгляд. — Хочешь, я попрошу дядю…
— Нет.
— Нет?
— Это работа, Ружена.
— Да, — Ружена склонила голову. — Ты так и ответил.
— Что?
— Знаешь, Нерт, я помнила тебя раньше, еще до того как мы с тобой встретились. Я тебе этого никогда не рассказывала. Иногда мне снятся очень странные сны. Полеты среди звезд или охота
Ружена замолчала и прикоснулась губами к моей переносице.
— У меня такое чувство, Нерт, что мы не встретимся больше в этом мире. Никогда.
— Через месяц я вернусь.
— Мне было хорошо с тобой, Нерт. — Ружена снова поцеловала меня между бровей. — Как в сказке. Но все сказки… когда-нибудь кончаются.
— Все будет в порядке, — сказал я.
— Я буду сердцем с тобой, Нерт. Не смейся. Я знаю, где альфа Эридана. Мой отец был там. Я нашла ее среди других звезд еще в детстве. Мне часто снилось, что я лечу туда. Но сама. Сама. Рядом никого нет. Лечу, потому что меня зовут…
Необычная это была ночь. Не было еще у меня таких ночей, когда любовь — это не только любовь… слова, касание рук, ласки — все это словно имело еще какое-то двойное и тройное значение, обрело еще какую-то глубину, в которую вглядывайся не вглядывайся — все равно ничего не видно, только голова начинает кружиться и оторопь берет. Словно ты не просто произносишь слова, двигаешь губами, вдыхаешь воздух, касаешься пальцами теплой кожи, а еще и наблюдаешь за собой со стороны, а какая-то третья твоя часть пытается осмыслить все с тобой происходящее и еще получить при этом непротиворечивую картину, которая упорно не желает складываться.
Опьянение? Нет, пожалуй. Возможно, профессиональный психолог и подобрал бы более подходящий термин: расщепление, вытеснение, да мало ли у профессионалов терминов, за которые можно спрятаться, как за каменной стеной, и с многозначительным видом пуститься в рассуждения, сквозь которые продраться нормальному человеку — все равно что верблюду пройти сквозь игольное ушко.
И даже непонятно, чем вызвано это состояние. Любовь к девушке, которая на самом деле то ли монстр, то ли ангел? Нет, пожалуй. А впрочем… Не мог я в себе разобраться, а потому, в конце концов, бросил вслушиваться и вглядываться в теневые глубины сознания, нечего ломать голову — себе же дороже.
Под утро Ружена заснула. А мне не спалось. И снова, рассматривая ее лицо, почувствовал я, как оживают и поднимаются во мне противоречивые чувства, как варево в ведьмином горшке. «Бог создал ее в минуту вдохновения», — вспомнил я. Это я мог бы повторить и сейчас. Так в чем же дело? Что же изменилось? Она прекрасна — так люби ее! Вот она вся перед тобой, более чем совершенство. Более чем… Действительно, что такое совершенство, я знаю, но более чем… Так все-таки ангел?
После завтрака мы простились с Руженой. Последнее слово, которое она произнесла, было «никогда».
6
На высоте сорока пяти тысяч метров над Атлантикой стратоплан достиг наивысшей точки подъема, полет его перешел в пологий спуск, который через два часа должен был завершиться в Южной Европе. В иллюминаторе — небо цвета густого ультрамарина с единичными звездами над горизонтом, маленькое полуночное солнце в зените, в невероятной глубине — мучнистый
Час пополудни. Стюардессы закончили разносить обед. Впрочем, сегодня у них работы не очень много. Пассажирский салон стратоплана полупустой. До начала туристского сезона еще, по крайней мере, месяц. Три кресла рядом со мной в моем ряду вообще пустуют, дальше — несколько семейных пар, одна из них с детьми, компания молодых ребят с девчонками — слышен оживленный разговор, приглушенный смех (разговаривают по-русски или по-польски), за ними — кажется какая-то делегация, от меня их почти полностью скрывают спинки кресел — мужчины в однообразных костюмах и женщины в сари — индусы. Сосед, который сидел рядом со мной, пожилой немногословный бизнесмен, вышел покурить и, наверное, пересел, оставив на кресле толстый финансовый журнал, открытый на странице с какими-то разноцветными графиками.
Если очень захотеть, то в иллюминаторе на фоне стратосферного неба можно различить едва заметное отражение лица Ружены — так что я почти рад, что сижу один. Глаза ее закрыты, на губах — полуулыбка, ветер шевелит кончики волос. «Нерт, — говорит она, не открывая глаз, Нерт…»
После суток, проведенных без сна, веки мои тяжелеют и слипаются. Лицо Ружены наплывает, занимая все видимое пространство. «Нерт», — повторяет она…
Над морским горизонтом зависло низкое солнце. Свежо. Недалеко от берега высится ровная, как тотемный столб, скала, опоясанная по восходящей спирали барельефами. Ружена стоит у самой кромки прибоя. За спиной безлюдные дюны отбрасывают длинные тени. Прибрежные птицы, похожие на чаек, кружат над отмелью. А это что? В полумиле дальше по косе — звездоскаф Косморазведки, одна опора поломана, корпус накренен под углом градусов сорок. Авария при посадке? Я поворачиваюсь к Ружене.
— Где это мы с тобой?
Она улыбается и прикладывает палец к губам. Что за вздор? Возможно, в звездоскафе есть раненые, но я не успеваю сделать и двух шагов в его направлении.
— Постой, куда ты? Там никого нет!
— С чего ты взяла?
— Уже много месяцев. Он пуст.
— Я должен сам убедиться.
— Смотри, как безбоязненно кружат над ним птицы. Там никого нет.
Только теперь до меня доходит все, что сказала Ружена.
— Много месяцев? Откуда ты знаешь?
— Разве это так важно?
Неожиданная догадка озарила меня.
— Это, наверное, сон?
Ружена подходит ко мне и кладет руки мне на плечи, заглядывает в глаза. Касание теплых ладоней слишком живое для сновидения.
— Это сон, — повторяю я утвердительно, — Мы спим.
— Ты хочешь, чтобы это был сон?
Вопрос Ружены совершенно сбивает меня с толку. Я с трудом собираю разбежавшиеся мысли. Что это со мной?
Ружена грустно улыбается:
— Чего ты хочешь?
— А ты?
— Мужчины всегда хотят определенности. Это у них в крови. Сон — явь, черное — белое, да — нет… Странно. Секунды, метры, тысячи понятий выдуманы только для того, дабы во что бы то ни стало очертить границы известного мира и узнать пределы собственных сил. И сопоставить и то и другое. Парсеки, километры в секунду… И даже слова, как проявление определенности, словесные определения, речь — это все выдумки мужчин. Богатство, долг, ложь, свет — все это детская боязнь потерять ориентировку в этом мире. Желание обо что-то опереться, оттолкнуться от чего-то определенного, чтобы достичь… чего? Границ своих желаний? Возможностей? Так чего ты хочешь?