Зачистка территории
Шрифт:
Просто перебил без суда и следствия. Он появился внезапно и неизвестно откуда – как чертик из табакерки. С ним была некая группа людей, из которой выделялись двое: латыш и китаец. Эти два страшных человека с совершенно непроницаемыми лицами, занесенные бурей революции в российский глухой провинциальный город, воспринимались местными жителями настоящими всадниками Апокалипсиса, сеющими вокруг себя смерть и разрушение. Сама бабушка считала, что ей и ее семье удалось тогда выжить лишь только потому, что в детстве с
Кацманом-Костровым дружил ее кузен Саша на почве коллекционирования и обмена почтовыми марками: то ли Изя их ему продавал, то ли они менялись с Изей – что-то вроде такого было. Она этого парнишку очень хорошо запомнила, и в тот период между ней, совсем тогда юной девушкой, и Изей, которого школьники нередко туркали
18-м году, этот Кацман-Костров при первой же случайной с ней встрече на улице тут же ее и узнал, хотя внешне никак этого и не выказал.
Она поняла это по взгляду.
По некоей системе, понятной только самому Изе-Кострову, он со своей иноземной командой стал планомерно уничтожать население
Любимова. Как раз к этому времени относится легендарная и страшная история с распятием живым на воротах монастыря священника отца
Михаила. Говорят, что кто-то из мучителей бросил прибитому гвоздями отцу Михаилу прямо-таки истинно библейскую фразу: "Ну, и где твой
Бог?" Тогда команда Изи собрала и вывезла из церковного имущества только серебро и золото. Ни мощи святых, ни иконы, ни колокола Изю и его компанию не интересовали – все это разграбили или уничтожили позже – уже в тридцатые годы. Они же, Изя и компания, главным образом были заняты уничтожением людей. Бабушка рассказала, что это был такой невероятный ужас, который переносить, казалось, было просто невозможно. Вероятно, Изя-Костров действительно был антихрист в чистом виде, и одно его присутствие, казалось, отрицало само существование Бога. "Это был единственный миг, когда вера моя поколебалась", – рассказывала бабушка. Объяснить то, что происходило в тот год, можно было бы разве что только карой свыше. Бабушка надеялась лишь на одно: она была твердо уверена, что все это должно когда-нибудь да кончиться, хотя бы просто потому, что такой ужас по сути своей не может продолжаться слишком долго. Близкая подруга бабушки по гимназии Софа, необыкновенно красивая тогда девушка, много лет позднее призналась ей, что она тогда во время допроса прямо в ЧК сделала Изе оральный секс, добавив при этом, что не ощущала в тот момент никакого эротического чувства, а только мысленно повторяла: "Ну, кончай, кончай скорей, сволочь!" Вся эта мерзость показалась ей мучительно долгой, и когда, наконец, он, застонав, кончил, ей было как-то сразу и не сплюнуть – она боялась этим его обидеть, и эта гадость попала ей внутрь. Изя, наверно, все-таки был больной, потому что после этого во рту у нее долго были язвы и болезненные трещины на губах, и она некоторое время не могла есть ни острое, ни соленое, ни горячее. Ей тогда показалось, что с семенем этого изверга внутрь ее проникло некое живое зло, наподобие личинки паразита. Впрочем, она и тому была рада, что хотя бы и так отделалась, а то если бы все сделали по-другому – вдруг бы забеременела, что было бы тогда делать? Семью свою Софа спасла, но считала, что все ее последующие болезни произошли вследствие того контакта с чудовищем. Она потому и рассказала бабушке эту историю – они однажды сидели вместе в очереди к стоматологу: бабушка на протезирование, а Софа с жалобами на постоянное мучительное жжение во рту, причины которого врачи никак не могли установить.
Впрочем, так же внезапно, как он и появился, Изя Кацман, он же комиссар Иван Костров, в один момент исчез из Любимова, сгинул – как сквозь землю провалился. Причем без всякой объясняющей информации по этому поводу. Просто в один прекрасный день вместо него появился другой человек, который вообще, слава Богу, никак не запомнился.
Исчезли и латыш с китайцем. Прошел слух, что это наверху разобрались с ними за их грязные делишки, что они были троцкисты, и вот-де она, наконец, наступила настоящая справедливая советская власть. Новая власть вела себя с жителями уже более корректно. Впрочем, тем, кто пришел на смену Кацману-Кострову, и расстреливать-то уже было просто некого, поскольку Изя уничтожил всех вероятных противников режима, включая дворян, купцов и государственных чиновников (там тоже были дворяне). Дворянское собрание перестало существовать в физическом смысле. А новое руководство местного ЧК-ГПУ уже не занималось городом, а стало чистить деревню и, несколько позднее, высылать в
Сибирь кулаков и загонять людей в колхозы.
От всего периода коллективизации сохранились только фотография трактора "Клейтрак" в окружении колхозников и настоящее колесо корчевальной машины "Хьюстон". И все. А период тот был тоже страшноватый. Бабушка Ивана Сергеевича всю жизнь считала, что тогда в двадцатые-тридцатые годы они пережили некое чужеземное вторжение.
Церкви закрыли и разорили, многие разрушили. В монастыре сделали тюрьму и свой штаб и оттуда, из-за стен, делали набеги, потом поместили туда сумасшедших и малолетних преступников. Священника распяли на задних воротах монастыря – реально прибили гвоздями, а потом долго не давали снимать и хоронить. Кстати, те самые ворота сохранились и поныне. Там с некоторых пор висит икона с лампадкой, и многие там молятся. Приписывали то преступление самому комиссару
Кострову, но вряд ли он лично забивал гвозди, поскольку вообще не был приспособлен делать что-то руками. Но кто-то ведь этот молоток держал и прибивал священника! И под суд не попал, и в тюрьму не сел.
Говорили, что Костров-Кацман сам лично убил человек двести (хотя никто не знает точно, сколько), и еще заставил и других убивать.
Интересно, как это они, психопаты, ухитрялись подчинять других людей своей воле? Кто такой был Изя Кацман до революции? – Просто сын аптекаря, уважаемого человека и сам будущий аптекарь. А кем стал?
Комиссаром революции, ночным кошмаром! Это была чисто библейская история. Они, местные жители, были как те же филистимляне – ныне полностью изведенный, исчезнувший народ. Никто никого тогда не уговаривал и даже не агитировал – их просто устрашали. Кто не подчинялся – уничтожали вместе с семьями. То же было и при продразверстке: тех крестьян, кто не отдавал свой же хлеб, зимой на морозе сажали в яму и заливали водой. Нечто похожее повторилось, когда начали внедрять коллективизацию. Еще, говорили, перед самой войной в монастырь доставили несколько сотен поляков – полицейских и государственных служащих откуда-то будто бы из Силезии, но детали точно никто не знал. Поляки сначала что-то строили, а потом их вывезли в Н. и там всех расстреляли. Об этом в краеведческом музее ничего не было.
Уже потом, где-то в начале 60-х, бабушка случайно увидела в Н. табличку с надписью "Улица Комиссара Кострова" и тут же мемориальную доску с его именем и с датами рождения и смерти, из чего она с удовольствием узнала, что оказывается Изя умер в 1938 году.
Несомненно, он попал под топор репрессий. Бабушка, поняв это, очень обрадовалась, потому что до этого в ней подсознательно все это время оставался страх, что Изя жив и может внезапно вернуться в Любимов, и тогда все может начаться сначала. Существовала вероятность встретить на улице человека, который убил многих ее знакомых и друзей – и что тогда делать? В ее представлении пребывание Изи на земле отрицало бы само существование Бога, и тут, перед табличкой на доме, она окончательно уверовала: "Бог есть!" – и все, что произошло с ними в те страшные годы, показалось ей страшным испытанием и наказанием за грехи, а Изя – обычным злым демоном, сделавшим свое черное дело, и потом низвергнутым назад – в преисподнюю.
Экспозиция музея наглядно отражала и всю фрагментарность, присущую исторической науке в целом. Полностью отсутствовали не только целые десятилетия в 18-19 веках, когда в городе будто бы ничего и не происходило вообще, но и даже значительные исторические периоды в 20-м веке, где, казалось бы, еще существовали и живые свидетели. Например, полностью отсутствовал раздел, который мог бы называться "Любимов в годы Великой отечественной войны", или
"Любимов в период немецко-фашистской оккупации". На этом периоде по неизвестной причине все еще лежала печать молчания. Любознательный посетитель музея никак не смог бы узнать, где в городе располагались оккупационные власти, полиция, хотя эти сведения, несомненно, можно было бы попытаться достать, скажем, в архивах ФСБ. С большой степенью вероятности можно было предположить, что эти учреждения располагались в административных зданиях монастыря, то есть там же, где и в свое время размещалась ЧК. Достоверно известно, что в это время была убита одна девушка-комсомолка, которую звали Зоя