Зачистка территории
Шрифт:
Сашиного места видно было глубоко под юбку между коленей. Он вдруг замолчал, потом встал, навалился на Любу, начал стаскивать колготки, потом юбку и все остальное. На этом этапе возникли некоторые проблемы: юбка вниз никак не стаскивалась – ее положено было снимать через голову, а Саша по неопытности этого не знал. Бедная Люба от неожиданности оторопела и не знала, что ей делать, только что-то мямлила. Пришла в себя, когда все уже было кончено: одежда измята, под ней на покрывале дивана – пахучая пряная лужа. Впрочем, основная мысль была такая, что, слава Богу, хоть надела хорошее нижнее белье!
Была у нее такая привычка с юности – всегда надевать хорошее белье, колготки обязательно без дырок – мало ли что! После всего этого дела она сразу же бросилась открывать окно – чтобы
– Ты давно меня ждешь? – спросила Наталья Михайловна Любу, заглянув в комнату из прихожей.
– Да только что перед тобой и вошла! – соврала Люба, мечтающая только о том, чтобы быстрее уйти и помыться.
Наталья Михайловна, войдя в комнату, подозрительно покрутила носом, но ничего не сказала. Люба сидела в колготках на голове тело без белья, (скомканные трусики спрятала в сумочку) и вдруг с ужасом почувствовала, что начинает протекать. С этого момента и дальше – в прихожей, в лифте и всю дорогу домой ее преследовало мучительное желание оглянуться, нет ли сзади пятна на юбке. Ни о чем другом она думать уже не могла.
По дороге Люба наконец пришла в себя и вполне сообразила, что никому ничего рассказывать о происшедшем категорически нельзя.
Объяснить это было бы невозможно – неизбежно начался бы полный дурдом! В этом ее падении сыграло определенную роль и то, что к ней давно уже никто явно не приставал и юбку не задирал. Люба постепенно расслабилась, утратила навык отшивать наглых мужиков, и перед неожиданным натиском не устояла, а после первого раза уже вроде как бы поздно было каяться, поэтому в последующие разы она только и успевала что сказать: "Ну, Саша, подожди, дай хоть простыню-то застелю! Ай! Ай! А-а-ай!" Встречались они в ее маленькой квартирке, оставшейся Любе в наследство от родителей. Там все сохранилось так, как было еще в ее школьном детстве. Осталась та же мебель и даже запах, а в Любиной комнате никто ничего не трогал с тех самых пор, как она вышла замуж и переехала к мужу. Остались ее книжки, вещи в шкафу, даже куклы и мягкие игрушки, которые она всегда обожала.
Квартиру эту она хранила для сына, чтобы у него в будущем, когда женится, было свое отдельное жилье, поскольку знала, как это важно для молодых. Сдавать квартиру она наотрез отказалась, поскольку пускать чужих в свое родное гнездо, где она провела детство, рука не поднималась: да, впрочем, они особенно и не бедствовали а муж не настаивал. Тут повсюду были старые фотографии, с раннего детства знакомые родительские вещи… Она знала, что сын или будущая невестка наверняка все выкинут. Здесь они с Сашей и встречались. За одну такую встречу он мог приставать к ней раз пять – можно было вообще не одеваться. Она от такого уже отвыкла, да впрочем, никогда и не привыкала. Причем, он требовал от нее не только просто секса.
Она почувствовала себя объектом настоящего сексуального исследования, целью которого было детально узнать, как устроена женщина. Он даже пытался к ней в душ влезть и сам ее намылить и вымыть во всех местах. Однажды принялся в сильную лупу рассматривать ее соски – его интересовало, откуда берется молоко. При всем этом они практически вообще не разговаривали. Только общие фразы ни о чем. Никакого, как говориться, духовного общения. Да и о чем им было разговаривать-то? По сути, получается, что у них были чисто постельные отношения, но (вот парадокс!) в то же время Любе казалось, что она ведет очень активную духовную жизнь. Она как-то даже про себя усмехнулась: "А ведь начальник-то их, Петр Семеныч, старый хрыч, в чем-то был прав, сказав по какому-то там поводу, что у женщины место, чем она в основном думает, находится у нее между ног!" Даже в психологическом плане она стала более спокойной и уравновешенной. С другой стороны, что есть в принципе вся культура, как не восприятие чужого эмоционального опыта? Любовь же – сама по себе есть богатая духовная жизнь в чистом виде. Вот почему столько шуму вокруг нее. Большинство произведений искусства являли собой банальные любовные драмы, и чем больше эмоций дают они зрителю, тем более они ценятся. Человек, имеющий насыщенную приключениями жизнь, никогда не смотрит боевики и фильмы про войну – это ему просто не нужно. Люба заметила и по себе, что ее вдруг перестали интересовать любовные романы и бразильские сериалы, потому что у нее был свой роман и свой сериал, а реальный опыт в любом случае всегда ценнее любого описания. Всегда лучше любить самому, чем смотреть, как любят другие.
Внешне все, казалось, оставалось по-прежнему. Впрочем, Наталья
Михайловна, Сашина мама, как-то сказала ей: "Что-то в тебе, Любочка, изменилось, а что – я никак не пойму. Ты явно что-то с собой сделала! Ходила к косметичке? Или подстриглась?" Действительно, от такого мощного гормонального и эмоционального удара Люба внезапно помолодела и похорошела лет на десять. А ведь у нее был еще и законный муж – Артем Борисович, хотя и относительно нестарый, но уже наполовину седой. Поначалу у Любы было даже чувство вины, которое разрешилось чисто по женской логике: "Сам виноват – мало уделял мне внимания!" Как-то после зарплаты она пошла и купила себе в "Орхидее" давно присмотренный симпатичный гарнитурчик: трусики и бюстгальтер, долго выбирала, а дома сразу стала мерить, вертеться перед зеркалом.
Артем Борисович, что она от него ну никак не ожидала, подглядел, внезапно возбудился, тут же потащил в постель – Люба все боялась, что порвет дорогое белье. После этого пришлось снова идти мыться.
Лежала в ванной, думала: "Надо как-то остановиться: это уже начинается просто паноптикум!", но на вопрос, если бы его ей вдруг задал корреспондент какого-нибудь женского журнала: "Довольны ли вы своей сексуальной жизнью?" – она, пусть несколько помедлив, чуть покраснев и смутившись, ответила бы: "Пожалуй, да!" От Натальи
Михайловны она все в подробностях знала о той ситуации с реальным или мнимым отравлением Саши, о его проблемах с девушками, и прекрасно понимала, что он, войдя во вкус, может скоро переметнуться к ним – к юным. И тогда все встанет на свои места – просто надо подождать. Но тут же она ощутила неожиданную ревность к той, незнакомой девушке, к которой он когда-нибудь непременно от нее уйдет. Утром она посмотрела на себя в большое запотевшее зеркало в ванной, с писком протерла пальцем стекло. Удивительно, что ее возраст чувствовался только по лицу и глазам – лицо почему-то старело у нее гораздо быстрее, чем тело – то ли от плохой экологии, то ли были другие какие-то причины, а на теле кожа была в прекрасном состоянии – бархатистая, чистая, и к тому же она очень жестко следила за весом; и следы давней беременности были на ней почти не заметны – еле видные светлые полоски на боках и разве что чуть отвислая грудь. Иногда в бане она сравнивала себя с молодыми девчонками – у многих сложение было куда как хуже. Оставалось только лицо. Но для лица существовал макияж! А она была в этом большой мастер, и радовалась, когда к ней на улице обращались "девушка".
Будущего у них с Сашей, понятно, не было, разве что "завтра" или от силы "послезавтра". Каждая встреча была, как в последний раз, и это тоже возбуждало.
Такая двойная жизнь таила и другие серьезные опасности. У Саши все-таки что-то было не в порядке с головой. Он все продолжал свои исследования женского тела. Однажды прочитал в каком-то мужском журнале статью про эрогенные точки, и тут же стал их изучать на
Любе. Потребовал показать ему некую точку "G", будто бы находившуюся внутри потаенного места. Люба и сама не знала про эту точку, разве что интуитивно предполагала о ее существовании. Стали искать вместе и, кажется, нашли. Доигрались в эти игры до судорог и чуть не до истерики. В конце концов, это повлекло за собой такой чудовищный затяжной оргазм, что Любе даже стало страшно. Она взмолилась: "Саша, умоляю, не трогай меня больше! Это уже не смешно!" Потом она долго лежала в позе эмбриона, отвернувшись к стене, закрыв глаза, стиснув зубы, и судорожные волны периодически пробегали по ней. "От оргазма действительно можно умереть", – подумала она тогда.