Задержание
Шрифт:
— Я собираюсь передать материал следователю. Он тщательно проверит ваши доводы и скорее всего полностью их опровергнет. А потом дело пойдет в суд.
— За что меня судить?! — Строева еще пыталась хорохориться, но это плохо получалось, чувствовалось, что она близка к панике.
— За соучастие в разбойных нападениях. В зависимости от вашей роли — может быть, и за соучастие в убийстве. Надеюсь, что к последним делам ваших бывших приятелей вы не причастны.
— Какие еще… последние дела? — Охрипший голос выдавал,
И Сизов нанес решающий удар.
— Три убийства. Двое потерпевших — работники милиции.
По контрасту с будничным тоном сыщика смысл сказанного был еще более ужасен.
— А-а-а! — схватившись за голову, Строева со стоном раскачивалась на стуле. Фарфоровое личико растрескалось, стало некрасивым и жалким.
— Это звери, настоящие звери! Они запугали, запутали меня… Я же девчонкой была — только девятнадцать исполнилось! Ну любила бары, танцы, развлечения… Зуб предложил фраеров шманать, я отказывалась, он пригрозил. Он психованный, и нож всегда в кармане, что мне оставалось? Когда этот здоровый убежал, Зуб меня избил за то, что такого бугая привела…
Она захлебывалась слезами, и голос ее звучал невнятно, но обостренный слух Старика улавливал смысл.
— А этот, второй, только слово сказал. Зуб его ножом… Разве ж я знала, что он на такое пойдет… Я с той поры от них отошла, в последние годы совсем не видела, думала, посадили… А они вот что…
— Кто такой Зуб? — властно перебил Сизов, знающий, как пробивать стену истерической отчужденности.
— Зубов Анатолий, а худого звали Сергей, фамилию не помню… — словно загипнотизированная, послушно ответила Строева.
Когда в кабинет вернулся Губарев, Строева сидела, безвольно привалившись к холодной стали сейфа, а Старик быстро писал протокол. На скрип двери он поднял голову и устремил на вошедшего вопросительный взгляд.
Губарев замялся.
— Ну?
— Вам не звонили.
Сизов ошарашенно помолчал.
— Точно?
— Не точно. — Губарев переступил с ноги на ногу. — Как бы лучше объяснить… Плохая слышимость. Невозможно разобрать, кто звонит и кому.
Сизов что-то сказал про себя, только губы шевельнулись.
— Ладно, разберемся. Организуй машину и понятых, мы с Верой Сергеевной прокатимся по городу да съездим на Яблоневую дачу. — Майор повернулся к Строевой. — Посидите пару минут в коридоре, нам нужно обсудить небольшой вопрос.
Когда Строева вышла, майор набросился на молодого коллегу:
— Что ты плетешь? Какая слышимость?
— Помните, в позапрошлом году прорвало отопление? Архив залило, дактилопленки отсырели, отпечатки с пудреницы расплылись и идентификации не поддаются.
Сизов пристукнул кулаком по столу и беззвучно выругался.
— Извини… — Он немного подумал. — Ладно! Что есть, то и есть! Сейчас я проведу проверку показаний на месте, а ты займись
На следующий день начальник отдела заслушивал отчет Фоменко, Ему нравилось, что он внушает подчиненному явное почтение и ощутимый страх, поэтому сбивчивость доклада отходила на второй план и особого раздражения не вызывала.
— Мало ли куда могла попасть эта веревка! Номеров на ней нет, по ведомости не списывают… — как всегда, глядя в сторону, бубнил Фоменко. — Можно пять лет работать да успешно отчитываться, только толку никакого не будет. Я о товарище Веселовском ничего плохого сказать не хочу, только он все это распрекрасно понимает!
— Что же ты предлагаешь? — благодушно поинтересовался Мишу ев.
Глаза Фоменко беспокойно блеснули.
— Товарищ подполковник, вы меня знаете — я исполнитель. Звезд с неба не хватаю, в начальники не рвусь. Что поручат — выполню точка в точку. А предлагать я не умею. У Сизова выдумки много, он во все стороны землю роет, а что архив горячей водой зальет, и он не предвидел.
— Постой, постой, — перебил подполковник. — При чем здесь архив?
— Так он все в этом старом деле ковыряется… — обрадовавшись вниманию начальника, зачастил Фоменко. — Вчера у него под кабинетом шикарная дамочка плакала, Губарев к экспертам бегал, ну я и полюбопытствовал.
Оказалось, она замешана в убийстве, даже пудреницу на месте происшествия потеряла. — Фоменко зачем-то обернулся и привычно перешел на шепот:
— Сизов собирался ее отпечатками с той пудреницы намертво к делу пришпилить, а оказалось, дактопленка испорчена. Вот блин! Кто мог предположить?
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Мишуев.
Фоменко восторженно рубанул воздух ребром ладони.
— Сизов ее и так расколол! Сказано — Сыскная машина!
Спохватившись, он погасил восхищение в голосе.
— В общем, призналась дамочка по всем статьям! Мишуев немного подумал и хмыкнул.
— Много ли стоит вынужденное признание, не подкрепленное объективными доказательствами? Как вы считаете?
— Почему «вынужденное»? — недоуменно округлил глаза Фоменко.
— Говоришь же — плакала! Значит, вынуждали ее, запугивали. Сам знаешь…
— Да они все плачут — себя жалеют! — презрительно сказал опер.
Мишуев встал, обошел стол и сел напротив подчиненного, создавая обстановку доверительной беседы.
— Вчера призналась, а завтра откажется да еще пожалуется на недозволенные методы ведения дознания! Мало таких случаев?
— Сколько угодно, — осуждающе выдохнул Фоменко.
— То-то и оно. И придется не восхищаться Сизовым, а наказывать его.
Так?
Фоменко пожал плечами.
Мишу ев недовольно повторил его движение.