Задолго до Истмата
Шрифт:
Сидящие за столом ужинали с неторопливостью людей, честно зарабатывающих свой хлеб, вели приятные беседы, пили шампанское вино, присланное в дар российской государыне королем Франции. Из уважения к послу разговор крутился вокруг Парижа и близлежащих территорий. Пили за здоровье короля Людовика, царицы Софьи, поминали здоровьичко короля Испании.
После ужина состоялось награждение премьер-министра. В обстановке чрезвычайной торжественности граф Ле Вуа прикрепил орден к голубой ленте, предварительно надетой через плечо Ростислава Алексеевича, и заметил, что никогда награда эта не носилась столь высоко. Затем произнес пару абзацев на латыни и в конце
Все присутствующие поздравили виновника торжества, а царица обещала в ближайшем будущем устроить прием в его честь. Затем она извинилась вместо Каманиных, поклявшись, что эти два достойных мужа смертельно устали, и ее величество не возражает, если на этом ужин можно завершить.
В устах царицы подобная просьба всегда приказание – немногочисленные гости заторопились по домам. Премьер-министр с семьей жили неподалеку от государева дворца и в карете не нуждались. Софья с милой улыбкой простилась с академиком, с грустной – со своим первым министром и проводила их аж до самого красного крылечка.
Освещаемая ненавязчивым сиянием луны, она еще раз печально улыбнулась и поспешила в свои покои. Села за стол и еще с полчаса писала в личную тетрадь, а затем неохотно поднялась в опочивальню. Но, как оказалось, сегодняшний день сюрпризов продолжался. На царском ложе сидел Ростислав и тихо дремал.
Легко и непринужденно рассмеявшись, царица, как простая баба, раздела своего уставшего и сонного мужчину и уложила спать. Затем разделась сама и, задув свечи, улеглась рядом.
– Так вот ты какое, бабье счастье! – прошептала она, засыпая.
Глава З. Гея. 1700
Семнадцать веков от Рождества Христова
По Пречистенке, еще пару лет назад грязной, как задворки Священной Римской империи, неторопливо катилась роскошная карета. На специальных надрессорных подставках справа и слева стояли два Санта Клауса (актеры были французами, приехавшими подзаработать в Россию на Рождество) и бросали на тротуары небольшие пакетики со сластями. За каретой с визгом и хохотом неслись человек тридцать детворы от семи до пятнадцати лет, наряженные в маски, купленные в рождественских лавках, некоторые – в примитивных карнавальных костюмах, представляющих собой простейшую выкройку по дерюге и вымазанное сажей лицо.
Внутри кареты сидела Самодержица Всея Руси Софья Алексеевна и ласково улыбалась людям, снимавшим при встрече с каретой шапки. Царица направлялась в Новодевичий монастырь – золоченую клетку, в которой она провела почти десять лет. Ехала, чтобы поздравить настоятельницу, игуменью Феодору, с праздником Рождества Христова. Прежнюю настоятельницу она по старой памяти отправила в Сибирь, в недавно основанный возле Красноярского острога женский монастырь.
Впереди и позади царского поезда скакали по два десятка дворян лучших фамилий. Рядом с царицей сидел еще неофициальный преемник больного патриарха – владыка Михаил, митрополит Московский. Он торчал в окошке с другой стороны кареты и благословлял снявших шапки людей. Все это, естественно, сопровождалось веселым перезвоном валдайских колокольчиков, прикрепленных под хомутами упряжки.
За прошедшие два года царица убедилась в серьезности намерений команды полковника Волкова и даже несколько была смущена тем азартом, с которым они тащили тяжкий и неблагодарный крест. Даже не свой. Однажды она заговорила на эту тему с Андреем Константиновичем.
– Граф, – как-то неуверенно сказала она, – мне стыдно!
– За что? – не понял полковник.
– Просто так. Вы своей неуемной работоспособностью вызываете мой стыд. Позавчера на ассамблее мне стало стыдно прямо во время балета. Наступила партнеру на ногу.
Ошалевший от подобных откровений полковник раскрыл рот. Он был немного не в себе с утра, когда выяснил, что намедни по санному пути приперлись шведские послы. Их ожидали в конце июля, но время вновь показало свое непостоянство и неоднородность. Гея с Землей были очень похожи, но имелись и различия – не слишком значительные, но порой и не слишком мелкие.
Что до послов, то цель их приезда была известна заранее, настолько заранее, что стараниями министерства иностранных дел был заготовлен меморандум, в котором «Каролусу, королю свейскому» предлагалось вернуть России Ингерманландию и часть Карелии в обмен на неучастие России в любого рода союзах, направленных против Швеции. Таким образом, результаты Кардисского мирного договора подтверждать уже не было нужды, а болтающийся посреди Чудского озера ракетный крейсер «Орион», перегнанный сюда из Керчи, предоставлял России изрядный гандикап.
Все то утро полковник провел в Посольском приказе (министерствами приказы именовали еще неохотно, поэтому широко распространены были два наименования органов центрального управления), одергивая всяческие попытки шведского посольства застращать и пристыдить министра иностранных дел. Князь Глинский, человек в быту весьма мягкий, обладал умением на службе блюсти интересы России не хуже цепного пса. Вдвоем они вставили шведскому посольству изящный фитиль. Такой, что отчаявшийся глава посольства, граф Варберг, вынужден был просить аудиенции царицы. В аудиенции отказано не было, но сама аудиенция была назначена на первый вторник после рождественских праздников, а это означало, что шведам предстояло слоняться по варварскому городу лишнюю неделю. Униженный Варберг пытался выторговать хотя бы понедельник, но Волков, используя иносказательные формы двадцатого века, объяснил, что по стародавней русской привычке дела в понедельник не решаются.
Будучи под впечатлением от общения с северянами, он совершенно не уловил намека в голосе Софьи Алексеевны. Поэтому он еще раз переспросил государыню о причине стыда. Та терпеливо пояснила, что совсем незачем так пришпоривать клячу истории, ибо торопиться жить – самое худое, что только может делать человек. Необходимо некоторое время уделять релаксации и общению с простым народом, так как, по ее сведениям, «заморские русичи» слывут в Москве за помешанных. А такая слава людишек отпугивает, людишки не в состоянии понять, как можно все время трудиться, когда Господь создал шесть дней для работы и воскресенье – для отдыха и забав.
Из царского речитатива Андрей Константинович уловил, что ему ставят на вид полное игнорирование высшего общества, что не есть хорошо, так как все реформы некоторым образом касаются этого самого общества и к этому обществу имеет честь принадлежать и граф со товарищи. Он торопливо объяснил царице, что высокое желание для него закон и желание будет принято к сведению. Клятвенно пообещав Софье присутствовать на ближайшей ассамблее, он торопливо уехал в лавру, так как туда на днях прибыл архиепископ Новгородский Иов. Совсем недавно, два года тому назад, Иов был настоятелем Троице-Сергиева монастыря и мог дать немало дельных советов архимандриту Евфимию. А Андрею Константиновичу нужно было обсудить несколько важных дел с человеком, по чьей епархии проходила государственная граница.