Задолго до Истмата
Шрифт:
Выбравшись на пляж, Иннокентий прикрикнул на десятилетнего великана:
– Ну, чего разорался? Вон коровы разбегаются!
Действительно, пасущееся вдалеке стадо коров при звуках трубного рева Васятки начало заворачивать к лесу. Собаки лаяли что-то маловразумительное, местами доносился пронзительный визг малолетних пастухов. Васятко обиженно глянул на дядю Кешу и сказал:
– Я воды боюсь. Медведей не боюсь, волков не боюсь, а воды – боюсь.
– Как же ты умываешься? – хмыкнул Иннокентий. – Вроде от тебя не воняет, значит, умываешься.
– Глаза закрою
Васятко указал на растущую вдалеке березовую рощицу, из-под крон которых были видны остроконечные крыши. Слева от рощицы, между лесом и речкой, раскинулись поля с колосящимися злаковыми. Иннокентий критически осмотрел свой наряд.
– Тулупы придется спрятать, – хмыкнул он, – иначе нас могут упрятать в психушку.
– Куда? – не понял Васятко.
– В одно очень нехорошее место, – ответил Симонов, – или, если мы снова прогулялись во времени, могут отправить и на костер. На аутодафе. Так что идем разоблачаться!
Через полчаса по утоптанной, но не накатанной дорожке в направлении веси двигались два человека. Один совсем молодой, высокого роста и совершенно лысый, шел легко, размахивая смешно длинными руками, на которые Творец смеху ради нацепил громадные кулаки. Одет он был в майку-безрукавку черного цвета и такие же черные джинсы. На ногах красовались красные сапоги с острыми носами. За ним поспешал плотный человек лет тридцати, одетый в теплую домотканую рубаху с косым воротником и широкие шаровары, заправленные в низкие сапожки коровьей кожи. Выпирающее чрево его было перехвачено широким малиновым кушаком, завязанным изящным узлом на левом боку.
– Не спеши, киборг! – пробурчал Иннокентий. – В ад меня загнать решил?
Огр послушно сбавил шаг. В этот момент сзади послышался приглушенный звук копыт. Скакали по меньшей мере три лошади. Пока наши герои раздумывали, как им поступить, из-за поворота выскочили всадники с намерениями, сомнений не вызывающими. Вооруженные пиками, они в момент догнали путников и заступили им путь. Один, черноволосый с пышными казацкими усами, удивленно протянул:
– Эге! Дык вось, хто кароэ напужаэ! Не зманиэ Мiхаська, мне павинна яму вечар мех соладу паслаць! Гэй, хто вы такiя i чаму э такой дзiэнай вопратцы? Я – Алесь Кветка. Цивун пана Радзiвiла-малодшага[ 12] .
12
Ага, так вот кто коров напугал! Не соврал Михась, я должен ему вечером мешок солода послать. Эй, кто вы такие и почему в такой необычной одежде? Я – Алесь Кветка. Тиун пана Радзивила-младше-го (бел.).
– Дядя Кеша, – дернул Васятко Иннокентия за рукав, – почему они так странно разговаривают?
Не успел Иннокентий ответить, как Алесь захохотал:
– Маскалi! Як вы тут апынулiся, пане дабрадзеi? Даэно э нашай весцы свята не было! Нездарма я сёння праспаэ...[ 13]
Симонов глянул вдаль. Над ними проходило небольшое облако, с которого, ясное дело, упавшего чуда ожидать не приходилось.
– I што там наконт свята? – спросил он, переходя на белорусский. – Можна мне адгадаць? Маскаль на шыбенiцы – вось для вас сапраэднае свята![ 14]
13
Москали! Как вы здесь очутились, господа хорошие? Давно в нашей веси праздника не было! Недаром я сегодня проспал... (бел.)
14
И что там насчет праздника, можно мне угадать? Москаль на виселице – вот для вас истинный праздник! (бел.)
– Глядзi! – удивился Алесь. – Дурань, а мяркуе танна! Пайшлi, маскалiкi, да войта – ён вырашыць, што з вамi рабiць: альбо адразу на шыбенiцу, альбо э прыбiральнi этапiць. Ха-ха! Хутчэй шкандыбайце, свалата маскоэская![ 15]
Делать нечего, подгоняемые уколами пик Иннокентий и Васятко продолжили свой путь.
– Дядя Кеша, – шепотом спросил Васятко, – а где вы по-ихнему так способно научились?
– Это мой родной язык, – честно ответил Иннокентий, – как же иначе?
15
Смотри, дурак, а мыслит правильно. Пошли, москалики, к старосте. Он решит, что с вами делать: али сразу на виселицу, али в туалете утопить. Ха-ха! Быстрее топайте, сволочь московская (бел.).
– А чего они с нами делать будут? – опасливо покосился огр на Алеся. Лошадь тиуна столь же опасливо покосилась на огра.
– Решают, – вздохнул Симонов, – то ли повесить, то ли в сортире утопить. Во, блин, неделька начинается!
– Полно вам шутки шутить! – улыбнулся Васятко. – За что?
– Какие тут, брат, шутки, – покачал головой Иннокентий, – я уже чую запах выгребной ямы.
В шестимерном пространстве не действуют понятия, применимые для четырехмерного мира. Поэтому назвать существом то, что некогда было Хранителем, не повернется язык. Снятие временных барьеров повергло его психоматрицу в состояние, близкое к шоку. Некоторое время он наслаждался гаммой вновь доступных чувств и ощущений, совершенно забыв про свое прошлое. Время в шестимернике не является основным измерением, поэтому бывший Хранитель просто парил, растекаясь между измерениями и анализируя свои ощущения.
Это длилось достаточно долго с точки зрения обывателя четырехмерника, но буквально миг для того, кто раньше был Хранителем триады Земля – Унтерзонне – Гея. Затем он усилием воли собрал свое сознание в кокон и принялся осторожно отслеживать следы в подпространстве. Следы тех, кому дал слово. И надежду. Надежду на продолжение...