Задолго до Истмата
Шрифт:
– Погодите! – воскликнул Ростислав. – Какой Васятко? Он же отправился вместе с остальными еще осенью!
– Значит, вернулся! – наставительно произнес министр обороны.
– Это не так-то просто, – возразил Ростислав и задумался.
Очевидно, огра прислали с Унтерзонне, Он наверняка доставил приказ на срочную эвакуацию, а его, Ростислава, в это время не оказалось в городе. Это может значить только одно... ситуация полностью вышла из-под контроля.
Басманов молча смотрел в окно. Он, по всему видно, пришел к таким же выводам,
– Получается, застряли вы у нас, Ростислав Алексеевич?
– Я и сам не знаю, что теперь получается, – честно ответил Ростислав, – а что еще выяснили?
– Федор Юрьевич не распространялся на эту тему, – сказал Басманов, – просил лишь, чтобы вы сразу по приезде поспешили к нему. Меня вводить в курс дела он нужным не счел.
Каманин скосил глаза на министра обороны. Лицо у того было обиженным – точь-в-точь у ребенка, подсматривавшего в замочную скважину за утехами родителей и в один прекрасный момент обнаружившего, что отверстие закрыто.
– Петр Данилович, дорогой вы мой, – как можно доброжелательней произнес он, – ну что вы, в самом деле! В каждом деле есть свои тайны. Между прочим, один мудрый человек сказал, что секреты – это самое большое богатство и самое сильное оружие. Чем больше человек хранит тайн, тем более с ним считаются.
– И тем более он вероятный кандидат в покойники! – буркнул Басманов.
– Верно, – согласился Ростислав, – даю вам слово, что после встречи с князем-кесарем посвящу вас во все детали.
– И это тоже, – кивнул министр обороны, – да и чувство у меня такое, словно нам с вами еще работать и работать.
Ростислав легко взбежал по ступенькам крыльца, очищенного не только ото льда, но и от мельчайших снежинок: не приведи Господь, поскользнется Федор Юрьевич – головы не сносить. Знавшие его в лицо гвардейцы отсалютовали, взяв «на караул», дубовые двери тяжко скрипнули. Длинный коридор, мохнатый ковер под ногами. Тихо, точно в святилище.
Князь-кесарь любит работать в полной тишине, под старость подрастеряв дикие привычки и укоротив свой буйный норов, Непривычно по-новому высокая дверь. Все еще не прямоугольная, но сгибаться не нужно. Предупредительный вестовой в высоких красных сапогах отворил створки.
– Князь Каманин! – негромко доложил он.
– Князя сюда, а сам вон! – лаконично ответили из светлицы.
Ростислав вошел, все-таки немного нагнув голову (рост, знаете ли). Стоящий у камина Ромодановский повернулся к нему и ухмыльнулся. Что-то неуловимо мелькнуло в водянистых глазах, но Федор Юрьевич вдруг широко улыбнулся и сказал:
– Ну, здорово, Афанасий Поликарпович!
– Здорово, Семен! – ответил князь Каманин. – Вот и свиделись.
Эпилог
– Что он еще сказал? – спросила Софья Алексеевна. – Говори, мне до жути любопытно.
Ростислав лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, и рассказывал ей о «свидании» с Хранителем. Вернее, уже бывшим Хранителем. Софья сидела на стульчике у широкого трюмо, а старшая камеристка расчесывала ей волосы. Два дня назад императрица вместе с дочерью, принцессой Анастасией-Ульрикой, вернулись из лавры в столицу. Увидав расстроенное лицо «супруга перед людьми», она опечалилась, а узнав о причинах печали, обрадовалась.
– Ну и будем с тобой жить-поживать, добра наживать, – сказала она, – пора бы тебе уже и пристань обрести, солнце мое. Прикинься горбуном – я тебя поцеловать хочу. А то я уж всерьез Карлу подумывала из Стокгольма вызвать... после твоего отъезда.
– Для утех? – деловито поинтересовался Ростислав.
– Для их самых, – подтвердила глубокомысленным кивком Софья, – я ведь еще сучка – в полном соку. Благодаря вам, господин!
– Не жаль вьюноша? – хмыкнул Каманин. – Непривычный он к этому делу. Пару раз – и ноги протянет. А я кобель старый, проверенный. Опять же, мир повидал.
– Государыня, – почтительно вмешалась камеристка, – я вам сейчас половину волос повыдергиваю. Погодите шутковать.
– Понял, батюшка мой? Заткнись! – бросила Софья. – И ты мне так и не сказал, что Хранитель еще говорил.
Ростислав медленно вынул одну руку из-под головы, запустил под одеяло, чего-то там с наслаждением почесал и ответил:
– Чего говорил? Что обещают девушкам парни: вернусь – женюсь. Так и этот обещал... вспомню – позвоню. Тьфу! То есть через некоторое время заберу к себе. Если учитывать, что под понятием «некоторое» может быть любая величина, меньшая за вечность, то этого времени лично у нас с тобой – уйма.
Софья прикрыла глаза. Камеристка закончила ее причесывать и положила гребешок на трюмо, а вырванные в процессе причесывания волосы тщательно собрала и бросила в пылающий камин.
– Государыня, я могу быть свободна? – присела девушка в реверансе.
– Да, иди, Маргарита, – сказала императрица, не открывая глаз, – передай куаферу, чтобы пришел к восьми часам. В десять будем говорить с народом, так я хочу, чтобы народ видел свою государыню в полной красе. Несмотря на старушечий возраст.
Лицо Ростислава выразило целую гамму чувств. По нему сейчас можно было прочитать, что он думает о публичном выступлении с балкона в зимний период, о роскошной прическе, которой все равно не будет видно под пуховым платом, о «старушечьем» возрасте императрицы. В принципе если считать по годам, то Софья Алексеевна являлась дамой в весьма почтенном возрасте. Пятьдесят один год – возраст немалый. Где-нибудь в глубинке выглядевшую так пятидесятилетнюю бабу могли бы и сжечь за колдовство, но императрице дозволено было многое. В последние годы не без усилий соответствующих ведомств распространился слух о том, что русская императрица угодна богу настолько, что он даже возвратил ей утраченную в монастыре молодость.