Загадать желание
Шрифт:
Глупая девчонка-уродина смотрела на мастера свысока, и, казалось, чернильно-золотые и бирюзово-алые брызги краски под поверхностью шара неуловимо медленно двигались, свиваясь воронкой. Ефима вдруг захлестнула обида, да такая горячая, что держать ее внутри было невмоготу.
– Не слышал я о столь искусных лекарях или о чародеях, что вернули бы тебе прежний облик. Но если желаешь чуда – я могу сделать его для тебя. Хочешь? – мастер нехорошо усмехнулся. – Хочешь, сделаю тебе новый глаз из стекла, такой, что от настоящего не отличить?
Настасья вздохнула.
– Ты знал, кто конюшню поджог, а когда голова суд созвал – не пришел
И она ушла. Мастер не двинулся с места – ждал каждое мгновение услышать звон разбившегося о ступеньки на высоком крыльце стеклянного шара, но Настасья зачем-то сохранила подарок. То ли понравился он ей, то ли на память… Ефим о том не узнал. С того самого дня слова девушки не выходили из головы: «Куда уж тебе чудо». Может, потому, что доля правды в них была – мастер хоть и умел много, за сложные заказы не брался, а если и приходил к нему замысел чего-то прекрасного, но слишком необычного для местного покупателя – делать не спешил. Потому как и затратно, и время уйдет, а ведь не окупится. И так вышло, что по-настоящему необычайных творений, особенных, таких, по которым узнается рука мастера, у него не случилось. Так – кувшины, вазы, розетки и прочее, прочее… Как у многих. Ничего такого, о чем современники и потомки сказали бы: «Вот это – настоящее чудо!» Даже стеклянные шары с разноцветными фонтанами внутри, которые так нравились самому мастеру, ничем не отличались от подобных работ Симеона из Павловска или братьев Федоренковых из Раславы.
«Что бы такое сделать, чтобы это стало настоящим чудом?» – думал мастер, но теперь, после стольких лет, ни один стоящий замысел в голову не приходил.
Однажды вспомнились Ефиму старинные сказы о том, как раньше великие мастера в подобных случаях шли за советом к нечистой силе. Правда, тогда леших да русалок нечистыми не звали, обращались уважительно, подарками обменивались да услугами. Поспрашивал стеклодув старых людей, но все, как один, твердили ему, что это лишь сказки, и что разве поговоришь по-человечески, к примеру, с водяным? Где там: наобещает с три короба, одурманит да в реку утащит. Сестрицам-водяницам на развлечение.
Послушал Ефим советов, но сделал по-своему. Собрал котомку – поесть немного да инструмент кое-какой – и на рассвете в лес пошел: посветлу оно как бы и не страшно. Остановился на берегу реки, огляделся, стал звать – и водяного, и лешего, и русалок. Думал все – может, ночи дождаться надо? Может, днем нечистые и не покажутся? Или крестик нательный жителей лесных да водных распугал? Думал так, думал, да не заметил, как, сморенный ласковым весенним солнышком, задремал на мягкой траве.
Проснулся в сумерках. Над рекой – туман молоком, небо в дымке теряется. Страшно стало стеклодуву, решил он, что чудо чудом, а не стоит лишний раз судьбу испытывать и в потемках по лесу блуждать. Вышел на тропку и побрел к деревне.
Да только скоро показалось Ефиму, что тропа не та. Незнакомая. Может, со страху свернул не туда?
Прошло еще немного времени, и под ногами мастера лесная тропка сменилась неширокою дорогой. Странной какой-то: то ли каменной, то ли нет – непонятно. За поворотом показались вдалеке огни яркие, разноцветные. Словно много-много костров разожгли в долине, и пламя на ветру не колышется, светит ровно: золотым, голубым, зеленым…
«Вот и чудеса, – подумал Ефим. – Видно, вышел я к Любимовке. Иван-купец как раз сегодня свадьбу сыну справляет, похоже, позвал не только скоморохов, но и факиров иноземельских. Что ж, лешего я не дозвался, и водяной ко мне выползти из ила не захотел. Зато погуляю на богатой свадьбе».
И побрел по дороге, вглядываясь в огни и удивляясь, отчего ж их так много, словно в каждой хате, в каждом дворе и еще далеко-далеко за селом… И, услышав рев за спиной, отскочил в кусты, испугавшись до полусмерти.
Что-то яркое, блестящее пролетело мимо. Ефим не сразу смог подняться, и лишь беспомощно смотрел, как плывут над дорогой, удаляясь, два красных огонька. Вот тогда-то мастер и понял, что не гулять ему на свадьбе купеческого сына, что перед ним – не Любимовка, и что чудеса – добрые или нет – только начинаются.
Глава 2. Пленный колдун
Змей лежал неподвижной серой тушей. Мы все вместе оттащили его подальше от стражей, туда, где земля была покрыта жухлыми травинками. Спустя полчаса Огненному хватило сил отползти еще немного, под прикрытие хилых, тощих деревьев.
До Дикого Поля было далеко. В три стороны от нас простирался лес, к югу густея. Здесь, вблизи границы, старые деревья умирали, сохли, а молодые казались покореженными, нездоровыми. Змей улегся широкими кольцами. От него исходило приятное тепло, еще не успевшее смениться жаром, чешуя постепенно желтела.
Обняв рюкзачок, я привалилась плечом к Горынычу, он устало улыбнулся и растрепал пальцами мои слишком уж коротко обрезанные волосы. После того, как я вернулась из заброшенного города, он так и не попытался извиниться или оправдаться… Хотя, если подумать, за что?
На его настороженные взгляды я больше не обижалась. Волнуется… приятно даже.
Буся мы не дозвались – наверное, бузиненок побоялся подходить так близко к границе. Хоть и обещал ждать… Пленника снова связали, усадили под хилой, кривой липой, а бесполезный стеклянный шар так и остался у Горыныча. Я поглядывала на круглую выпуклость под серо-зеленой тканью дорожной сумки, потом вспомнила, что подарок Василины, раньше прятавшийся в тряпичном свертке, остался на улице Иванцово.
– Куклу жалко, – вздохнула.
– А где она? – спросил Арис.
– Там, – я неопределенно махнула рукой куда-то в сторону города. – Она нас спасла.
Пленник чуть приподнялся, уселся поудобней. Изучающий взгляд темных глаз скользнул по нашим усталым лицам, остановился на голове дремлющего змея.
– Сестричка догадалась нарисовать ей лицо кровью, – сказал Виктор. – Тени почуяли в кукле живую силу, которую легко отобрать. Через кровь. У того, кто рисовал.
Я-то прекрасно знала, что последний раз лицо нашей страшилке рисовала не Василина, но поостереглась обернуться к Горынычу, чтобы ненароком не выдать Виктору правды.
– И что теперь будет… с тем, кто рисовал?
– Надеюсь, ничего, – колдун прислонился к дереву, поморщился – ствол оказался совсем кривым. – Отдохнет немного, силы восстановит – и снова за свои игрушки возьмется. Кстати, у нее до сих пор куклы по всему дому одна другой уродливее?
– Нет, у нее есть и красивые куклы, – я невольно поежилась, вспомнив, как лоскутная армия связала проникшего в дом подсыла. – А еще шарфик-удавчик и…
– Хватит уже языком трепать, – пробурчал Арис. Оперся на меч, провел ладонью по глазам, покрасневшим от усталости. – Поспала бы лучше, пока время есть.