Загадка Катилины
Шрифт:
— Сомневаюсь.
— Да нет же, тебе он прекрасно известен. Это Форфекс.
Он напряженно поморщился.
— Это имя ничего мне не говорит.
— Да ты помнишь его — пастух на горе. Он показывал нам заброшенную шахту.
— Ах, да! Конечно, Форфекс. Но ты говоришь, что он мертв. Упал в колодец…
— Его обнаружили только через несколько дней.
— Не хотел бы я присутствовать при его извлечении.
Я кивнул.
— Тело распухло и уже стало разлагаться.
— Но ты узнал его, несмотря на это?
—
— Несмотря на то, что оно разлагалось. Мне случается иногда видеть, что бывает с утопленниками.
— Нам удалось установить его личность.
— И что же он делал в твоем поместье?
— Мне неизвестно.
— Неприятный человек этот твой сосед. Ему нужно держать своих рабов у себя во владениях.
— Тебе было бы легче убедить в этом Гнея Клавдия, если бы ты сам прежде не пересекал его границу.
— Да, верно, пересекал, — сказал Катилина с такой искренней улыбкой, что я едва ли предполагал возможность обмана с его стороны. — И взял тебя с собой, не так ли?
Он снова соскользнул в воду и закрыл глаза. Потом он надолго замолчал, и я подумал было, что мой гость заснул, но он, открыв глаза, провозгласил:
— Слишком жарко! А холодной воды не будет. Тебе не надоело здесь сидеть, Гордиан?
— Кажется, да. Еще немного, и Конгрион сможет подать меня запеченного на стол с яблоком во рту.
— Ну тогда давай прохладимся на открытом воздухе.
— Может быть, просто вытереться…
— Глупости! Прекрасная ночь. На западе, где садится солнце, дремлет бог теплого ветра, ему снятся весенние сны; он вздыхает, и его дыхание порождает теплый ветерок. Давай прогуляемся, и пусть нас осушит Зефир. — Он поднялся и пошел к двери. — Идем со мной, Гордиан.
— Как, прямо так, без одежды? Даже не вытеревшись?
— Наденем сандалии. Вот я уже готов. И возьмем полотенца, чтобы было на чем сидеть.
Я вылез из лохани. Катилина пальцами ног подтолкнул ко мне мои сандалии. Я встал на них и завязал веревочки.
В прихожей темно, но я помню дорогу, — сказал он, открывая дверь. Потом он прошел к атрию. Я последовал за ним, обнаженный и мокрый.
Светила яркая луна, словно лампа, подвешенная над двором. Ее бледный свет отражался в водоеме и освещал колонны, отбрасывающие длинные тени. Думая, что дальше мы уже не пойдем, я посмотрел на свое отражение в воде. Вода была такой спокойной, что я отчетливо видел в ней звезды. Передо мной также предстало мое удивленное лицо — в это мгновение скрипнула дверь.
— Катилина! — сказал я.
Но он уже вышел. Я видел только руку, знаком манившую меня наружу.
«Вот это — точно глупости», — пробормотал я про себя, но последовал за ним.
Снаружи, как и предсказывал Катилина, дул теплый ветер. В лучах луны тело моего гостя казалось высеченным из мрамора. От нашей разгоряченной кожи подымались клубы
— Катилина, куда мы идем? — спросил я.
Он не ответил, но знаком пригласил меня идти Дальше.
— Что за странное зрелище, должно быть, мы собой представляли! Я услышал шум сверху — это был раб, которого я оставил на страже. Он смотрел на нас с удивлением. А вдруг мы духи, бесплотные тени?
— Хозяин? — позвал он меня неуверенно. Я махнул рукой, но он продолжал смотреть на нас удивленно.
Мы прошли мимо загонов, мимо виноградников, достигли оливкового сада. Я больше не спрашивал Катилину. Меня зачаровал наш таинственный поход; ветерок так нежно ласкал нас.
— Это сумасшествие, — сказал я.
— Сумасшествие? Что может быть более естественным, чем прогулка на свежем воздухе? Что может быть более благочестивым по отношению к богам, чем показаться им в нашем естественном виде — такими, какими они нас создали?
Мы дошли до подножия холма. Катилина осторожно, но довольно проворно пробирался вверх.
— Когда я был моложе, после бани я часто так гулял, даже в Риме. — Он засмеялся от воспоминания. — Ну да, на Палатинском холме, по окрестностям, обдуваемым ветром. Превосходно, не так ли? В Риме полно обнаженных статуй, и никто не чувствует себя оскорбленным, почему же возражают против нагих людей? Ни разу не было никакого скандала. Ты не поверишь, но никто даже и не пожаловался.
— Если бы твое тело было более уродливым, то пожаловались бы.
— Ты льстишь мне, Гордиан.
Мы уже были на вершине холма. Катилина отложил полотенце и встал на один из пней, чтобы оглядеться. Я посмотрел на его вздымающуюся грудь, на сильные руки, стройные ноги и плоский живот.
— Ты великолепно выглядишь, Катилина! — сказал я, смеясь и стараясь отдышаться. Я ему не завидовал, я просто смотрел. — Действительно, как статуя на пьедестале.
Мне показалось, что я немного опьянел — не столько от вина, сколько от ночной прогулки и лунного света. Я высох, но успел вспотеть от подъема.
— Ты действительно так считаешь? Мои любовницы мне говорили то же самое.
Он взглянул на свое тело, как на знакомую, но отдельную от него вещь, словно это было что-то вроде изящного кресла или картины.
— Внушительно для сорокапятилетнего мужчины.
Это была похвала, лишенная иронии и ложноймскромности, — просто бесспорный факт, само собой разумеющийся.
Под нами лежала сонная долина. У Клавдиев никаких ламп не было, да и перед моим домом горела только одна, зажженная ночным стражем. Но как же можно спать, когда луна такая яркая? Кассианова дорога алебастром извивалась у подножия горы. Черепичная крыша отбрасывала голубоватый свет. Оливковые деревья шевелили серебряными листьями; неподалеку вздохнула сова.