Загадка Мистери Майл
Шрифт:
— Послушайте, — нервно сказал он, — может быть, вы не станете возражать, чтобы мой мышонок был первым?
Он протянул вперед белую мышь, а публика, думая, что это заранее подготовленная комическая вставка, благодушно хихикала.
Сатсума также улыбнулся; но, видимо, его английский не позволил ему понять эту ситуацию, и он, не обращая внимания на молодого человека, повел судью Лобетта к ящику.
— Хэйг, — громко заявил молодой человек, — будет более чем разочарован, если ему не разрешат пойти первым. Сегодня его день рождения, и ему было обещано все самое лучшее! Конечно, сэр, — продолжал он, обращаясь
Судья Лобетт удовлетворился тем, что смотрел на молодого человека в течение нескольких секунд с медленной холодной улыбкой, но тот казался ничуть не смущенным.
Тем временем Сатсума под туш оркестра дотронулся до ящика своим жезлом, и двери распахнулись, обнаружив похожую на сейф обшитую изнутри металлом кабину, чьи решетчатые стенки сияли в ярком свете.
— Теперь, леди и джентльмены, — сказал маг, поворачиваясь к публике, — я приглашу этого джентльмена, — он указал на судью, — войти сюда. Затем я закрою двери. Когда я раскрою их снова, его не будет, он исчезнет. Вы сможете обыскать весь корабль, леди и джентльмены, сцену, под сценой — вы не найдете его нигде! Затем я закрою двери еще раз. Еще раз они распахнутся, и этот джентльмен снова будет в кабине, целым и невредимым. Более того, он не сможет рассказать вам, где находился. Теперь, сэр, будьте любезны.
— Что? — воскликнул неугомонный молодой человек, устремляясь вперед с выражением ужаса в глазах. — Неужели Хэйг не будет первым? Вы собираетесь разочаровать его?..
Публика начала беспокоиться, и Лобетт обратился к назойливому молодому человеку слегка раздраженно:
— Я не знаю, кто вы, сэр, — сказал он низким голосом, — но вы надоедливы. Я по-настоящему заинтересован в этом эксперименте и, думаю, остальные тоже. Идите и играйте с вашей мышкой на палубе, сэр.
Он повернулся и направился к кабине, двери которой были широко открыты. Человек, который к этому моменту рассматривался всеми как источник раздражения, казалось, вдруг потерял всякое чувство приличия. Со злобным восклицанием он оттолкнул локтем судью и, прежде чем маг смог остановить его, бросил мышонка на сверкающий пол кабины.
Затем он резко отступил назад. Раздалось тонкое шипение, однако достаточно громкое, чтобы быть слышным публике: отвратительный, ужасный звук.
На какой-то момент все в салоне затаили дыхание. Конвульсивно извиваясь на полированной стальной решетке, мышь чернела и съеживалась прямо на глазах.
Зрители оцепенели.
Значение этого чрезвычайного происшествия медленно прояснялось. Мужчины на сцене, к которым происходящее имело непосредственное отношение, одеревенели от ужаса.
Марлоу Лобетт пришел в себя первым. Одним прыжком он оказался на сцене рядом с отцом, глядя на обугленное тело на полу кабины.
Именно в этот момент бледный молодой человек в очках, очевидно, впервые осознав ситуацию, издал вопль горя и изумления:
— О, мой бедный Хэйг! Что с ним случилось? Что с ним случилось? — он наклонился вперед, всматриваясь в кабину.
— Осторожнее, дурак! — голос судьи Лобетта был неузнаваем, когда он схватил молодого человека за воротник и дернул его назад. — Вы что, не видите? Эта кабина находится под напряжением. Ваш мышонок казнен на электрическом стуле!
Эти слова ужаснули всех.
За кратковременным молчанием последовал возбужденный шепот. Затем раздался женский крик.
Организаторы концерта и служащие корабля поспешили на сцену. Туда же ринулась обескураженная, напуганная толпа.
Судью Лобетта и его сына окружили взволнованные люди.
Сатсума возбужденно что-то говорил на своем языке.
Бледный молодой человек в очках, казалось, был на грани обморока. Даже благодушный мистер Барбер потерял свою обычную приветливость. Его тяжелая челюсть отвисла, сальные глазки стали пустыми и невыразительными.
Все это время кабина продолжала сиять теперь уже каким-то дьявольским светом, причудливым и страшным, игрушка, ставшая орудием террора…
Прибытие Чифа — старшего помощника капитана — увеличило всеобщее оцепенение. Это был худощавый ирландец из Белфаста, рыжеволосый, со впалыми щеками и глухой, как тетерев. Он отдавал распоряжения громоподобным голосом:
— Макферсон, очистите помещение! Я не хочу, чтобы оставался кто-либо, помимо лично имеющих к этому отношение! Что-то случилось с осветительной аппаратурой, — успокаивающе объяснил он взбудораженной толпе, которую вежливо, но твердо уговаривали покинуть комнату энергичный молодой шотландец и его помощники.
— Что-то не в порядке с изоляцией вашего ящика, — продолжал он, сурово обращаясь к японцу. — Это очень опасная вещь. У вас прежде никогда не было таких неприятностей?
Сатсума отчаянно протестовал, но его английский, напоминающий птичье чириканье, был бы непонятен старпому, даже если бы он мог слышать.
Между тем, прибывшая группа электриков принялась за работу. Чиф вступил с ними в обсуждение непонятных технических вопросов, и их возрастающее удивление и испуг более откровенно, чем что-либо другое, говорили об ужасной трагедии, которая могла бы случиться, если бы не вовремя принесенный в жертву несчастный Хэйг.
Невозможно было не посочувствовать японцу, который выглядел глубоко несчастным. Он вертелся вокруг электриков, отчасти в ужасе от случившегося, а отчасти из страха за свою драгоценную аппаратуру.
Марлоу Лобетт, чье волнение постепенно ослабевало, подошел к старпому и стал кричать ему в ухо:
— Я не знаю, слышали ли вы, — начал он, — но некоторое время назад в Нью-Йорке на жизнь моего отца было совершено несколько покушений. Это происшествие очень похоже на еще одну попытку. Я был бы рад, если бы вы могли внести ясность в вопрос о том, кто несет ответственность.
Чиф повернулся к нему.
— Дорогой сэр, — сказал он, — не может быть вопроса об ответственности. Все это просто несчастное совпадение, случайность. Видите этот кабель на полу? — он указал на часть кабеля, лежащего на паркетном полу сцены. — Если бы при передвижении пианино ящик не сдвинули так, что при этом он коснулся места, где стерлась изоляция, этого никогда бы не случилось. В то же время, если бы не произошло совершенно случайное короткое замыкание, не возник бы другой контакт… Но, — продолжал он, устремив на американца взгляд живых голубых глаз, — вы ведь не допускаете, что кто-то устроил все это в расчете заманить сюда вашего отца? — он был озадачен значительно более, чем осмеливался признать. Но поскольку никакого ущерба не было нанесено, он не хотел вдаваться в подробности, оберегая репутацию корабля.