Загадка острова Раутана
Шрифт:
«Ишь, какая самоуверенная!» — подумал я.
Не зря ее раньше называли задирой. Но тогда она была задирой от неуверенности. А сейчас чувствовалось, что спуску никому не даст. И в отношении ребят к ней сквозило уважение.
Только Ксаныч остался все тот же: невысокий, стройный, подтянутый. Лицо стало еще суше и строже, но доброта и мягкость, светившиеся в глазах, так противоречили этой напускной строгости! Милый Ксаныч! И как только ты управляешься с этими неугомонами? Каждому объясни, расскажи, растолкуй, покажи… В дождь ли, в мороз отправляешься
— Ксаныч! А что мы придумали, Ксаныч!
И — прости-прощай книжка, телевизор! Безропотная жена Ксаныча Нина Ивановна, улыбаясь, ставит самовар, блюдо с пирожками, все рассаживаются вокруг стола, начинается шум, гам, спор. Но разве променяешь ты эти беспокойные минуты на какие-нибудь другие? Ведь ты счастлив, счастлив именно тем, что идут они со своими «придумками» к тебе, только к тебе.
Да, а вот на висках у тебя прибавилось седины, они, пожалуй, совсем уж белыми стали.
Увидев ребят повзрослевшими, я сначала даже растерялся.
«Как же мне теперь с ними разговаривать?» — подумал я и, чтобы хоть что-то сказать, начал:
— Вернулся вот из Арктики… Такое дело.
Наступило тягостное молчание.
— Ну и как там? — спросила Светка, как мне показалось, с усмешкой. — Что новенького в Арктике?
— Холодно, — сказал я. — То есть сейчас уже тепло. Двенадцать градусов выше нуля.
Василек протяжно свистнул.
— А у нас двадцать пять! Жаримся целый день на бухте! Лето что надо.
— Зато там моржи, — продолжал я, и они насторожились. — Моржи, тюлени, нерпы, а еще… — я сделал паузу перед главным козырем, — белые медведи!
Глаза у ребят округлились, и я с удовлетворением понял, что мои маленькие друзья попались на крючок. Заинтересовались.
— И вы… видели их? — дрожащим голосом спросил Василек.
Я набрал в грудь побольше воздуха и протяжно вздохнул. Разве можно врать им, разве можно обманывать эти широко распахнутые чистые любопытные глаза?
— Нет, — сказал я, и лица ребят разочарованно вытянулись. — То есть видел, но издалека. Я летал на вертолете в ледовую разведку, и пилот показывал мне сверху двух белых медведей.
Бели говорить честно, я так и не разобрал, были ли то белые медведи или продолговатые обломки льдин. Но пилот не должен был ошибиться.
— В ледовую разведку? — заинтересовался вдруг Эдька. — А что это такое?
И я стал рассказывать им о ледовой разведке, О’ Северном морском пути, об айсбергах, о полярных, станциях. Лица ребят раскраснелись, глаза так и блестели. А когда я принялся рассказывать о золотоискателях, приисках и самородках, они придвинулись поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Снять фильм о золоте, — вдруг выдохнул Ленька, — и назвать его «Золото».
— Не оригинально. Такое название уже было, — деловито сообщил Ксаныч. — Но суть не в том. Ничего из этой затеи не выйдет.
— Как не выйдет? Почему? — зашумели все.
— А очень просто. Кто нас отпустит? Кто даст денег на поездку?
Я смотрел на Ксаныча в восхищении. Ну и артист! Так разыгрывать ребят, когда можно сказать, что и деньги и командировка у него в кармане.
Дело в том, что (это знал только я) местная студия телевидения заказала Ксанычу документальный фильм об Арктике. Он согласился. Теперь нужно было согласие ребят. Но тут Ксаныча стали одолевать опасения, которыми он поделился со мной. Если преподнести ребятам поездку как обязательную, говорил он, то у них не будет такого энтузиазма, как если бы они додумались до этого сами и решили поехать.
Вот если они станут добиваться поездки, если такая мысль и такое желание придут к ним «изнутри», тогда совсем другое дело. Тогда они загорятся, проявят бездну энтузиазма, выдумки, смекалки. Я охотно согласился сыграть роль в инсценировке, которую тщательно разработал Ксаныч. Я в самом деле приехал недавно из Арктики и видел все то, о чем рассказывал.
Ребята загорелись. Они так и сыпали вопросами, что-то записывали в блокноты, иногда подталкивали локтями друг друга. Наконец Светка, решительно тряхнув буйными волосами, спросила:
— Значит, поехать в Арктику нельзя по финансовым соображениям?
Ксаныч молча вздохнул и картинно развел руками. Вид у него при этом был такой убитый, что я чуть не прыснул. Зато, когда ребята ушли, он беспрестанно потирал руки и спрашивал меня:
— Ну как, а? Здорово получилось? Говорил же я тебе… Однако мне кажется, они что-то задумали: толкали друг друга локтями, подмигивали.
— Просто они раскусили твою хитрость, — ехидно сказал я.
Ксаныч остолбенел.
— Не может быть! Мы ничем не выдали себя.
Я пожал плечами.
— Кто знает… Они и не такое умеют разгадывать.
— Да, верно, — пробормотал он. — Однако тут ты ошибаешься. Мы слишком тщательно закон-спи-ри-ро-ва-лись.
Последнее слово он произнес по слогам, как бы подчеркивая, что конспирация была — лучше некуда. Я только с сомнением посмотрел на него.
Дальнейшие события развивались так. Ксаныч почти каждый день прибегал ко мне и рассказывал:
— Плохо дело. Они только и говорят о Чукотке. Бредят ею. Читают о ней книги.
— Почему же плохо? Ведь этого ты и добивался!
— Было бы хорошо, если бы они говорили, бредили и читали о ней при мне! — выпаливал Ксаныч. — А то они сразу же, как я появлюсь, замолкают, а потом заводят совершенно посторонние разговоры: о футболе, о рыбалке. Вчера вот говорили о технологии обработки пленки в полевых условиях. Они что-то замышляют!
Я как мог успокаивал его, поил чаем и отпускал. Но однажды утром, было это в начале июня, он ворвался ко мне с возгласом:
— Они удрали!