Загадка штурмана Альбанова
Шрифт:
Как справедливо заметил в одном из писем Алексей Иосифович Яцковский, «если говорить о судьбе «Св. Анны» и насчет истинных обстоятельств, при которых Альбанов и его спутники ушли со шхуны, то здесь нет важнейшего звена: нет возможности выслушать и противоположную сторону! К тому же мне кажется, что содержание так называемого дневника Альбанова (опубликовано ведь, несомненно, с некоторой литературной обработкой порядочное время спустя после изрядных раздумий о происшедшем) — это не сто процентов отражение действительных взглядов автора этих записок».
Я бы еще добавил: и тем более не на сто процентов отражение взглядов автора записок именно того времени, когда он уходил со шхуны.
То, что «Записки…» перед публикацией и даже уже в корректуре подвергались дополнительной обработке, подтверждает письмо Альбанова Брейтфусу из Архангельска от 10 июля 1917 года: «Если я еще не очень надоел Вам до сих пор, обращаюсь с покорнейшей просьбой. Если будете просматривать корректуру и будет у Вас для этого время, не откажите поправить и сгладить те места, которые резали бы глаза будущему читателю, или вычеркнуть…»
Может, в какой-то степени прояснил бы дело оригинал «Записок…», а еще больше — сам дневник.
Где их искать?
«Мне представляется, — делился со мной своими раздумьями по этому поводу Владилен Александрович Троицкий, — что автограф рукописи «Записок…» Брейтфус увез в Берлин, он эмигрировал в Берлин в июле 1918 года, о чем я видел в архиве приказ по Гидрографическому управлению — об исключении из списков управления бывшего заведующего гидрометеорологической частью в связи с уездом на французском судне из Мурманска, где был в служебной командировке. Это, конечно, он издал в 1925 году в Берлине в издательстве «Слово» «Записки…» Альбанова под названием «Между жизнью и смертью»…
Есть ли надежда найти сам дневник Валериана Ивановича, который он вел непосредственно во время ледового похода? Маловероятно.
Почти нет никакой надежды, если он хранился у Варвары Ивановны в Красноярске.
Вопрос, что же случилось между Брусиловым и Альбановым, чрезвычайно важен и по другой причине. Во время моих поисков не только мне, но и более осторожно, изощренно даже, через печать общественному мнению стали навязывать мысль, что их прощание было не иначе как кровавым, что Альбанов, разумеется, был заинтересован, чтобы почта не дошла до земли, что, уходя, он, возможно, перестрелял оставшихся и, чтобы не осталось никаких улик, сжег судно. И совсем не случайно, что в пути погибли все остальные, кроме Конрада, лишние свидетели были нежелательны.
А до этого эти же люди осторожно, но упорно навязывали общественному мнению мысль: раз до сих пор не найдена могила Г. Я. Седова, раз под камнями предполагаемой могилы обнаружены лишь древко да кусок флага, который он собирался водрузить на полюсе, значит, Г. Я. Седов, скорее всего, умер не своей смертью, а если даже и своей, то не похоронен, а шедшие вместе с ним Пустошный с Линником его съели, уж очень подозрительно упитанными выглядели они по возвращении.
И не случайно Альбанов всю оставшуюся жизнь таскал за собой Конрада, а исключительно с целью, чтобы тот вдруг не проболтался.
Впоследствии в своих поисках полярных экспедиций, в том числе в поисках самолета С. А. Леваневского, пропавшего в августе 1937 года при перелете из СССР в США через Северный полюс, я столкнусь с этим не раз: в любой человеческой трагедии искать подленькое. Столкнувшись же с этим в первый раз, я несколько растерялся. Потом возмутился, но опровергать сих «объективистов» нужно было фактами, а их у меня не было.
Чаще других навязывали эту точку зрения люди, имеющие отношение к Арктике очень косвенное, через папу или дядю. А потом — очень легко рассуждать в теплых московских квартирах о поведении людей, оказавшихся в студеных льдах на грани жизни и смерти. Но в доказательство они, как правило, приводили мнение людей, которые к Арктике отношение имели, но проверить, так ли на самом деле думали эти люди, было уже невозможно. Якобы этой точки зрения придерживался полярный радист Борис Александрович Кремер, но самого Бориса Александровича, к сожалению, об этом тоже уже не спросишь. Но Зиновий Михайлович Каневский, известный своими книгами об Арктике, которому я чрезвычайно благодарен за ряд замечаний и уточнений по первому изданию моей книги «Загадка штурмана Альбанова», вышедшей в издательстве «Мысль» в 1978 году, в своем письме ко мне подтверждал это: «Незадолго до кончины Борис Александрович сказал мне: «Вот еще заветная тема есть у меня — Брусилов, Альбанов, «Св. Анна». Очень страшная была экспедиция, наверняка там кровь лилась, не исключены акты каннибализма». Я спросил его: «Вам что-нибудь известно определенно?» Он ответил: «Нет, определенно — ничего. Но кое-что на ум приходит. Во всяком случае этим сюжетом следует заняться. Вот разгружусь с историей полярных станций — и займусь». И вскоре умер…»
Вот и вся суть этого, мягко говоря, странного принципа: определенно ничего не известно, но наверняка там кровь лилась…
Сам же Зиновий Михайлович был противоположного мнения. Позже я получу от него большой пакет: «Посылаю Вам журнал «Знание — сила» со статьей, написанной как бы в виде рассуждения на тему, заданную Вашей книгой. Это не рецензия, не «отклик читателя», не реферат, а стремление еще и еще раз поговорить вслух в расчете на самого широкого, довольно многочисленного (учитывая тираж 650 тысяч) читателя на тему чрезвычайно важную и поучительную…
Что касается советов по сути, то пока не могу дать ни единого: эта захватывающая тема кажется мне тупиковой до тех пор, пока не будут обнаружены доставленные Альбановым письма (если они существовали вообще, в чем волей-неволей теперь приходится сомневаться). Заманчива мысль В. А. Троицкого поискать в Норвегии…»
Я торопливо раскрыл присланный им журнал. Статья называлась: «… Решила сделать, что могу». Это, разумеется, о Е. А. Жданко. Что же касается Альбанова, Зиновий Михайлович пишет о нем без всяких двусмысленностей, только с глубочайшим уважением:
«Почему покинул судно Альбанов? Ответ дан им же самим, ответ прямой, искренний, гордый. Впрочем, именно так, откровенно и благородно, написан весь его дневник, который вот уже несколько десятилетий остается одной из любимых книг поколений полярников, да и не только полярников…
Дрейф «Св. Анны», переход матросов по дрейфующим льдам, мужество наиболее стойких из них, Альбанова и Конрада, стали достоянием Арктики… Благодаря Альбанову, исключительно ему, сделаны замечательные открытия в Арктике, но, разумеется, этим не исчерпывается значение похода штурмана «Св. Анны». Главное — сам его дневник, который не случайно издавался в пятидесятые годы под названием «Подвиг штурмана Альбанова». Этим ко многому обязывающим словом называют трехмесячный поход по льдам, стойкость тридцатитрехлетнего штурмана, его беспримерную волю к жизни, веру в спасение.
Строг и безыскусен этот дневник. В нем нет ни малейшей попытки драматизировать или приукрашивать события. Оценки, даваемые штурманом его спутникам, лаконичны и порой безжалостны, однако и о себе Альбанов пишет сурово и честно. Ему столь же трудно и страшно, как и всем остальным, он в особо тяжкую минуту признается: «Да, теперь, пожалуй, и я начинаю падать духом!» Тем не менее Альбанов находит в себе силы любоваться природой, заносить в дневник красочное и весьма глубокое ее описание и говорит даже, что ему «не хотелось уходить» с безжизненного, но столь дорогого клочка суши под 81-й параллелью…»