Загадка штурмана Альбанова
Шрифт:
Что же касается заданных мною вопросов, Всеволод Иванович в конце своего длинного письма сообщал: «Что я могу сказать по Вашим конкретным вопросам? С «бывшей» невестой В. И. Альбанова (так представила мне ее Н. Г. Елеонская — а была ли она действительно невестой?) имел я короткий, примерно пятиминутный разговор в первых числах июля 1924 года, когда наши суда Енисейского гидрографического отряда УБЕКО Сибири пришли в Красноярск для погрузки снаряжения, угля и т. д., полученного на зиму нашей красноярской базой. В доме № 1 улицы Советской второй этаж занимала наша база, то есть наш представитель в Красноярске. В одноэтажном деревянном, но крытом жестью доме, условно под № 2, жила Н. Г. Елеонская, вход в комнату прямо с улицы закрывался железной дверью с висячим замком. А наискосок от дома В. Елеонской был дом семьи «невесты» Альбанова. Состав этой семьи не знаю. Елеонская зашла с улицы в калитку и поднялась на крыльцо дома, просила «невесту» выйти. И та вышла, а я стоял на улице у невысокого забора. К этому заборчику подошла «невеста» пятилетней давности, состоялся наш разговор. Она проявила мало интереса к разговору, ей казалось как-то странно, что кто-то интересуется этой ушедшей в далекое прошлое темой. С ее слов я узнал только, что Альбанов умер от сыпного тифа в поезде (санитарном?), шедшем на восток. Где он был похоронен? Ей было неизвестно. А второй раз, в том же 1924 году, видел я «невесту» в Красноярском парке (если идти по Советской улице довольно далеко — налево). Она была в веселом настроении, шла под руку с каким-то молодым человеком и смеялась. Кто это был — не знаю. Елеонская тоже не знала…
Недавно показали Красноярск по телевизору: вся его северная часть застроена многоэтажными стандартными домами, от прежних деревянных домов и следа нет».
Мнения, что Альбанов — по крайней мере с весны 1917 года и до отъезда в Красноярск — был одинок, придерживается и Владилен Александрович Троицкий:
«Из имеющихся у меня копий десяти неизвестных писем Валериана Ивановича издателю его «Записок…» Леониду Львовичу Брейтфусу, датированных с марта 1917-го по май 1918 года, совершенно точно следует, что этот период он «кочевал» или, по его выражению, «как бы гастролировал» между Архангельском, Петроградом и Ревелем, расставшись с Архангельском весной 1917 года. В Ревеле служил на портовых ледоколах, на разных частных квартирах (адреса указаны) проживал. Нет и намека на семейную жизнь где-то, наоборот, веет неустроенной холостяцкой жизнью.
Следующей почтой непременно вышлю Вам копии этих писем. Я недавно обнаружил их в личном фонде Брейтфуса в Ленинграде в архиве АН СССР. Я полагаю, что они будут для Вас интересны».
С нетерпением ждал я его следующего письма. Примерно через месяц наконец получаю столь жданный пакет. Нетерпеливо перечитываю письма. Во второй раз читаю уже медленнее, внимательно, делая на полях пометки.
«(Петроград).
Многоуважаемый Леонид Львович. При сем посылаю Вам свои записки, так как Вы любезно согласились просмотреть их. Их много по количеству, но боюсь, что в них очень мало толку. Прошу Вас только об одном, выскажите свое мнение откровенно. Мне не хотелось бы, чтобы их читал кто-нибудь кроме Вас. Сам я зайду как-нибудь на днях, переговорив предварительно с Вами по телефону.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Петроград).
Многоуважаемый Леонид Львович! При сем посылаю полученные мною из Архангельска подлинники судовой роли и Предписания, данного мне Брусиловым. (Замечание на полях: почему — подлинники? Разве они не остались на судне? Ведь в Главное гидрографическое управление он отправил копии, переписанные Е. А. Жданко. И кто ему должен прислать из Архангельска? Или он вел для себя параллельный, черновой вариант?) Может быть, эти документы пригодятся Вам для справок. Посылаемая фотография (замечание на полях: скорее всего, «Св. Анны») та самая, про которую говорил Вам и которую Вы считаете возможным поместить. Об рисунке нашей походной кухни и чертежике представляю судить Вам, насколько они достойны быть помещенными в журнале. Как видите, наша кухня не отличалась особенной сложностью конструкции, или во всяком случае была проще примуса. Не мудрено, что мы частенько пили теплую водицу. Чертежик помещений я назвал схемой потому, что это собственно не точный чертеж судна и размеры не соответствуют действительности. Я начертил эту схему только на память, не имея на руках данных и цифр. Сознаюсь, что на чертежике даже неправильно вскрыты палубы и борта. Поэтому еще раз повторяю, что об пригодности как рисунка, так и чертежика судите сами.
Что касается карты, то я, право, не знаю, что и подумать. Из Архангельска меня уведомили, что карта выслана 10 дней тому назад, но я ее еще не получил. Боюсь, не пропала ли она на почте, это очень возможно в это время. Подожду еще немного, а то так придется придумать что-нибудь другое. Можно будет переснять карту Нансена из Вашей книги.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Петроград).
Многоуважаемый Леонид Львович! Посылаю Вам книгу и очень благодарю за нее. Сегодня в воскресенье я все же решил лечь в лечебницу. Надо же когда-нибудь подлечиться. Лечебница помещается в Кузнечном переулке, а дом я еще и сам не знаю. На днях, если разрешите, то я позвоню Вам по телефону.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Петроград).
Многоуважаемый Леонид Львович! Посылаю Вам при сем фотографии с кинематографических снимков. (Замечание на полях: выходит, на «Св. Анне» был киносъемочный аппарат?) Вижу сам, что удалось это очень плохо, но что нельзя поместить, тогда не надо.
Извините, что я, может быть, слишком докучаю Вам со своим делом. Дело в том, что в последнее время я несколько хуже себя чувствую и потому сам не могу пойти к Советову (С. А. Советов — главный редактор «Записок по гидрографии» в 1907–1917 годах. — Прим. В. А. Троицкого).
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Архангельск).
Многоуважаемый Леонид Львович! Как видите, я опять очутился в Архангельске. Нельзя сказать, что я поправился, далеко нет, но продолжать лечение я больше не могу, да и не хотелось.
Перед отъездом (27 июня) мне очень хотелось повидать Вас, поблагодарить за все и попрощаться, но я узнал по телефону, что Вы куда-то уехали из Петрограда.
Если я еще не очень надоел Вам до сих пор, обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой. Если Вы будете просматривать корректуру и будет у Вас для этого время, не откажите поправить и сгладить те места, которые очень резали бы глаза будущему читателю, или вычеркнуть. Уверяю Вас, я очень был бы признателен. С непривычки очень страшно увидеть в печати такое, за что потом придется краснеть. С Вами был откровенен, потому что знаю Вас.
В Архангельске никаких отвратительных выступлений, подобно петроградским, нет. (Замечание на полях: это, скорее всего, о событиях 3 июля в Петрограде: расстрел Временным правительством спровоцированной большевиками демонстрации…) Адрес мой: Архангельск, ледокол «Князь Пожарский». На этом ледоколе я живу, так как на моем не сделано еще и половины ремонта.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Петроград).
Многоуважаемый Леонид Львович! Очень извиняюсь, что не мог исполнить своего обещания. Дело в том, что был опять немного нездоров, потом были дела у воинского начальника, а теперь нахожусь на испытании в Петроградском военном госпитале. Выпишусь не ранее будущей недели. Пишу карандашом потому, что чернил не могу достать. Желаю Вам всего хорошего.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Ревель).
Многоуважаемый Леонид Львович! Надеюсь, что Вы и живы и здоровы и что наша третья революция не коснулась Вас, как и первые две. Хочется надеяться, что эта третья была последней, или, по крайней мере, мы когда-нибудь дождемся подлинной революции и благополучно переживем ее.
Читал про Ваши петроградские события, читал и про московские, и положительно не веришь своим глазам; неужели это все происходит не на Марсе где-нибудь, а у нас на Земле и даже в нашем, не Богоспасаемом уже Отечестве? Должно быть, надоело Богу спасать нас все время и Он «махнул» на нас рукой, поглядывает только, чем это кончится? Посмотрим и мы, благо, теперь не долго уже, кажется, ожидать.
Ваше письмо и карту я получил только на днях. Очень благодарен Вам за посылку и память обо мне.
Я был опять в Гапсале и в море, а теперь на неопределенное время выбрался на берег и живу в Ревеле. Если будете добры и соберетесь написать мне, то адрес мой тот же: Ревель, Малая Брокерсовая улица, дом № 10, кв. 1, Ф. Ф. Богомолову для передачи мне. Живу я и хотя на другой квартире, но этот адрес будет вернее. Устроиться мне основательно еще не удается и не удастся до конца войны. Теперь я как бы «гастролирую». Иногда, говоря между нами, со вздохом вспоминаю Архангельск, но стараюсь эти воспоминания скорее отгонять, надеюсь на лучшее будущее.
Если мои записки еще не застопорили в типографии, то не будете ли так любезны выслать мне то, что уже набрано. Очень хотелось бы мне посмотреть, какова вышла обложка. У меня имеются только три первых корректурных листа, а Вы говорили, что в первом выпуске выйдет, кажется, больше четырех. У Вас в Гидрографии имеются очень хорошие клише, изображающие восьмиугольный домик на мысе Флора, который сохранился до сих пор. Хорошо бы и его поместить в соответствующем месте. Но возможно, что теперь Вам уже не до моих записок.
Желаю Вам всего хорошего. С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Ревель).
Многоуважаемый Леонид Львович! Письмо Ваше и корректуру получил. Благодарю. Очень извиняюсь, если доставил Вам лишнее беспокойство своей просьбой.
Мой новый адрес: Ревель, Большая Юрьевская ул., д. 38, кв. 1.
С совершенным уважением, готовый к услугам
«(Ревель).
Многоуважаемый Леонид Львович! Опять докучаю Вам своими делами. Если Вас не очень затруднит, не откажите сообщить, в каком положении находится набор и печатание моих записок. Конечно, я в этой области ничего не смыслю, но мне кажется, что редакция «Записок по гидрографии» слишком затянула мое дело. (Замечание на полях: не всегда сразу можно оценить всю важность, или трагичность, или даже катастрофичность происходящих событий. Ныне уже кажется невероятным сам факт существования в те дни редакции «Записок по гидрографии», все жили как бы по инерции, что ли, а он еще торопит, что все это временно, что еще ничего страшного не произошло. И самое невероятное, что его «Записки…» увидели свет…)
Прошло уже 9 месяцев, как я сдал ей свои записки, согласитесь, что это срок порядочный, а конца еще не вижу.
Не возьмете ли Вы на себя труд узнать, когда я могу надеяться окончить с редакцией все свои расчеты, вплоть до отдельных оттисков и получить обратно фотографии? Право же, мне кажется, что никто не решится упрекнуть меня в недостатке терпения.
Еще просьба к Вам, взявшему записки под свое покровительство: нельзя ли обложку, которая, как Вы писали, вышла удачной, отпечатать не черной, а синей краской. Это было бы очень красиво, и краска такая в типографии, конечно, имеется. Синий цвет очень идет к популярным картинкам. Пожалуйста, не сердитесь на меня за мою назойливость. Поздравляю Вас с праздниками, хотя их, кажется, собираются отменить.
Желаю Вам всего-всего хорошего. Я живу сносно и пока пожаловаться не могу на службишку.
С совершенным уважением, готовый к услугам