Загадка старого альбома
Шрифт:
– Семен Васильевич? – спросила она уже спокойным тоном.
Блюдце ткнулось стрелкой в написанное слово «нет». И тут же поползло к буквам. О… Н… И… Д… Е… Т.
– Он идет, – прочитала Алевтина вслух. Но не успела она спросить невидимого собеседника, кто он, как блюдце опять принялось вычерчивать виражи, указывая стрелкой на буквы.
«ВЫКЛЮЧИТЕ…»
– Что, что выключить? – взволнованно спросила Аля, которую действие увлекало все больше и больше.
«ТАМ», – стрелка указала куда-то в сторону.
– Магнитофон! – догадался Илья.
Блюдце крутанулось и остановилось возле слова «да».
– Евгений? –
Тот дотянулся до магнитофона. Щелкнула клавиша, а блюдце энергично описало круг по ватману:
«СЕМЕН ВАСИЛЬЕВИЧ ЗДЕСЬ».
Алевтина перевела дыхание. А затем спросила, может ли дух почившего Семена Васильевича рассказать, что послужило причиной проклятия.
«ЗЛОЕ СЛОВО», – был ответ.
– Расскажите подробней, – попросила Аля под полным одобрения взглядом Дианы.
«МЫ НЕ ДАЕМ ОТВЕТОВ НА ВСЕ ВОПРОСЫ».
– Семен Васильевич, нам нужно спасти маленького мальчика… – начала Аля.
«ОН ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ», – пришел ответ.
Алевтина мотнула головой, останавливая встрепенувшуюся Диану:
– Этот мальчик – невиновен!
«НЕ ВСЕ НЕСЛИ ВИНУ. ВЕДЬМА МСТИЛА ВСЕМ».
– Так помогите нам восстановить справедливость!
Блюдце заскользило медленно, словно задумчиво, потом сделало движение туда-сюда, туда-сюда, будто автомобильные «дворники», и наконец решительно завертелось.
«ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ?»
– Да.
И тут блюдце закружилось с такой скоростью, что присутствующие еле удерживали его пальцами. Оно кружилось и кружилось, не останавливаясь ни на одной букве, со все возрастающей амплитудой. И вдруг пламя стоявшей на столе свечи задрожало и погасло, будто от дуновения ветерка. Задрожала, звякая стеклянными подвесками, люстра. Закачался столик.
– Прекращай! – закричала Диана Але. Но та уже ее не слышала.
Алевтина запрокинула внезапно ставшую тяжелой голову, закатила глаза и завалилась набок. Она уже не слышала, как встревоженно звала ее Диана, не понимающая, что происходит, не чувствовала, как Илья хлопал ее по щекам, надеясь привести в чувство, не видела, как Евгений, забыв обо всех предупреждениях, бросился вон из комнаты, чтобы принести с кухни кружку холодной воды.
Она будто провалилась в другое пространство и оказалась в старомодно обставленном помещении. Первое, что увидела Алевтина, был массивный бронзовый подсвечник. Затем ее внимание обратилось на тяжелые шторы из темного бархата, закрывающие окно. И уже после этого ее взгляд остановился на небольшой компании людей, сидевших за круглым столом с возложенными на столешницу ладонями так, что образовывался круг. Люди – и мужчины, и женщины – были одеты в старомодные платья. Рассмотреть детали в полумраке не получалось, но из всей компании выделялась девушка, одетая в белое. Ее волосы были упрятаны под белый полупрозрачный шарф, кончики которого спускались на одно плечо. На шее у незнакомки висели крупные бусы, которые она, сняв ладонь со стола, нервно поправила.
– Значит, ответ «нет»? – обратился к этой девушке один из присутствующих мужчин.
И Алевтина вдруг поняла, что это Семен Васильевич.
– Дух вашей матери отказывается говорить, где спрятаны драгоценности, – медленно проговорила девушка в белом, глядя на мужчину тяжелым взглядом. – Мать не простила вас и после смерти, поэтому не хочет открывать секрет.
– Что
– Вы должны заплатить мне, – возразила девушка.
– Заплатить?! – вдруг сорвался с места мужчина. – Вот тебе плата!
И он, схватив со стола тяжелый подсвечник с зажженной свечой, швырнул его в медиума. Подсвечник попал девушке в лицо, а огонь, лизнув болтающиеся концы шарфа, стремительно заскользил по ним вверх. Уже через мгновение голова девушки заполыхала огнем.
Вопль, полный злобы, боли и ненависти, оборвал видение.
Старинная комната исчезла, но тут Алевтина снова увидела девушку-медиума.
На этот раз лицо ее оказалось обезображено страшным ожогом. На голове у незнакомки был повязан платок, который, видимо, скрывал голый череп. Далее перед глазами замелькали, будто перелистываемые ветром, страницы раскрытой книги, изуродованные лица незнакомых людей. Здесь были и обожженные, и порезанные, и развороченные выстрелами, и разбитые до месива лица. И были они настолько ужасны, что Аля закричала. «Мы потеряли лица… Мы потеряли лица…» Под этот шепот Алевтина словно вернулась в свой сон-кошмар с обступающей ее толпой обезличенных призраков, которые тянули к ней свои холодные руки, ощупывали ее лицо, хохотали, визжали, хрипели, гудели. «Умрете, все умрете!» – вдруг прорезался сквозь гул неприятный резкий голос. И Аля, в ужасе оглянувшись, увидела, что прямо за ее спиной стоит недавно погибшая соседка. Алевтина узнала ее лишь по торчащим белобрысым волосам да каркающему голосу, так как лицо у девушки оказалось разбито до неузнаваемости. Девица захохотала и исчезла. Тут Алю посетило следующее видение – обрушившееся здание, бывшее когда-то их домом, и водящие жуткий хоровод вокруг завалов люди без лиц. «Верни нам лица», – услышала Аля, и в это мгновение ее слуха коснулись другие, живые, голоса.
– Господи, что же делать?..
– Погоди, она приходит в себя.
Аля почувствовала, что ее хлопают по одной щеке, а к другой прижимают что-то влажное и холодное.
– Господи, как ты нас напугала! – вскрикнула Диана и громко заплакала.
– Лица… Им нужны их лица, – пробормотала Аля непослушными губами.
Чувствовала она себя настолько обессиленной, будто кто-то выпил у нее всю энергию. Пальцы ее все еще продолжали лежать на перевернутом донышке блюдца, и у девушки не осталось сил даже для того, чтобы поднять руку и убрать ее из круга.
– Никогда больше не стану этим заниматься, – рыдала Диана.
Блюдце вдруг шевельнулось под рукой Али и медленно, тяжело поползло.
– Погодите! Тут еще что-то! – закричал Илья, заметив, что Алевтина пытается снять пальцы с блюдца.
«СВАДЬБЫ НЕ БЫЛО. ОН ОСТАВИЛ ЕЕ БЕР…»
И блюдце остановилось.
Первым опомнился Илья. Он зажег электрический свет и задул свечи в подсвечнике. Затем обвел всех присутствующих внимательным, чуть встревоженным взглядом. Лица у Дианы и Евгения были перепуганными, а у Алевтины – серым. Не разрумянившимся, как обычно, не белым, как днем, когда она грохнулась в обморок от неожиданного открытия Дианы, а серым, будто низкопробный картон.