Загадка старого клоуна (с илл.)
Шрифт:
– Договорились.
– Будь здоров, Стёпа!
– До свидания, Чак!
Мы попрощались на Бессарабке. Он пошёл назад. А я побежал на троллейбус.
Я был взволнован, как будто в моей жизни произошло что-то очень значительное и важное.
В ту ночь мне снилось родное село. Левада, на ней конь, белый-белый, как снег. А на коне дед Грицько, молодой, кудрявый, в клоунском костюме. Зовет меня куда-то и таинственно подмигивает. И мне радостно, и я бегу ему навстречу легко-легко, едва касаясь земли.
С таким радостным настроением я и проснулся. Сразу вспомнил о Чаке и о нашей сегодняшней встрече.
В школе в тот день меня почему-то никто не дразнил, не
Может, обманул меня Чак – не придёт? А может заболел… Такой же старенький… И я его больше не увижу. И никогда не узнаю о той большой загадке, которую он не мог разгадать на протяжении всей своей жизни. И мне уже казалось, что теперь моя собственная жизнь без этой загадки потеряет всякий смысл.
Сердце, как школьный колокольчик, колотилось у меня в груди, когда я приближался к цирку.
Придёт или не придёт?
Придёт или не придёт?..
Я издали увидел его.
Он сидел на скамейке в скверике около цирка.
– Здравствуйте! – подбежал я к нему.
– А, здравствуй-здравствуй, Стёпа! – приветливо улыбнулся мне Чак. – Спасибо, что пришёл. Садись.
Я сел рядом с ним. Он по-особенному улыбался – как будто сразу всеми своими морщинками.
– Уроки сделал?
– Сделал.
– Значит, не спешишь?
– Нет.
– Ну, ладно, – Чак опять как-то загадочно улыбнулся. – Тогда начнём… Сначала я должен рассказать немного о себе. Я родился и прожил всю жизнь в Киеве. На этой вот улице, – он показал рукой, – кинотеатр «Победа», видишь? Улица Чкалова [8] . Когда-то, во времена моего детства, она называлась Мало-Владимирской, а затем Столыпинской. Это после того, как в 1911 году в Киевском оперном театре убили премьер-министра царской России Столыпина. Его везли ещё живого по нашей улице в больницу Маковского, которая была там вверху. Всю улицу соломой застелили.
8
Сейчас улица Олеся Гончара.
Столыпин прибыл в Киев вместе с царём и с его августейшим, как тогда говорили, семейством на открытие памятника Александру II. Но речь не об этом… Отец мой работал мелким чиновником в Управлении Юго-западной железной дороги. Я учился в гимназии. Это я тебе рассказываю о том времени, когда я впервые узнал о тайне старого клоуна. О ней и пойдёт речь. А началось всё здесь, с одной встречи, как раз на том месте, где мы с тобой сидим. По странной прихоти судьбы именно здесь потом построили цирк. Тогда, семьдесят лет назад, здесь был базар. Официально он назывался Галицким, но все его знали как Еврейский базар, Евбаз. На прилегающих к нему улицах – Дмитриевской, Златоустовской, Бульварно-Кудрявской – в подвалах и лачугах проживала еврейская беднота, которой не разрешали жить в центре города. Я часто бывал здесь (мы жили за два квартала отсюда, на Мало-Владимирской). Базар был огромный. Посредине – церковь Святого Иоанна Златоуста, её называли ещё Железной церковью, а вокруг неё ларьки, магазинчики, прилавки с навесами и без навесов, а главное – раскладки прямо на земле, под ногами, на какой-то дерюге, газете или просто так… Чего там только не было! От новеньких сияющих медью керосиновых примусов, которыми тогда широко
Все гимназисты увлекались в то время этой литературой. Все мечтали о подвигах, опасностях, погонях и вообще об увлекательных приключениях. Я тогда учился в третьем классе Седьмой киевской гимназии, на улице Тимофеевской (сейчас это улица Михаила Коцюбинского), почти на углу Бибиковського бульвара (так тогда назывался бульвар Тараса Шевченко). Попечителем нашей гимназии был генерал – толстый, с пышными усами и бакенбардами, не помню уже его фамилию. Очень высокомерный и неприятный. Но ещё более неприятной была его жена – «попечительша». С брезгливым выражением лица она обходила строй гимназистов в актовом зале, и если видела у кого-то на рукаве пятнышко или что-то в этом роде, тыкала пальцем и цедила сквозь зубы: «Что это? Фе!» И ученика оставляли без обеда. Гимназисты прозвали её Фея (от слова «фе»). А попечителя – Фей (тоже от слова «фе»).
В сентябре двенадцатого года, когда только началась учеба, Фей и Фея должны были приехать в гимназию. Директор и учителя в вицмундирах стояли у подъезда, ожидая гостей. Гимназисты, несмотря на предупреждение к окнам не подходить, выглядывали из открытых окон. И вот подъехал роскошный экипаж на дутых шинах. В белом, расшитом золотом генеральском кителе сидел Фей рядом с расфуфыренной Феей, державшей в руках белый кружевной зонтик.
Только лишь остановился экипаж, только направились к нему директор и учителя, как вдруг из окна нашего класса вылетела чернильница и… попала в генеральский эполет. Все замерли. Китель попечителя, его правая щека, бакенбарды, усы, белое платье Феи и её кружевной зонтик были забрызганы чернилами.
Несколько секунд длилась немая сцена, потом Фей что-то выкрикнул, ткнул кучера кулаком в спину, кучер хлестнул лошадей – и экипаж, завернув за угол, помчался вниз по Бибиковскому бульвару.
Директор и учителя бросились вверх по лестнице, в наш класс.
– Кто бросил чернильницу? – побелевшими губами тихо спросил директор.
Мы молчали.
– Кто бросил чернильницу? – повторил директор.
Все молчали.
– Не выйдете из класса до тех пор, пока не признаетесь, – сказал директор, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.
Прошёл час. Снова зашёл директор и строго спросил:
– Ну что? Одумались?
Все молчали.
– Вы меня знаете! Я слов на ветер не бросаю. Не уйдёте домой, пока не скажете, – директор повернулся и вышел.
Миновало ещё два часа.
В класс заходили учителя и уговаривали нас сознаться. Мы отвечали, что ничего не знаем.
Ещё через два часа опять зашёл директор.
– Кто бросил чернильницу?
Класс молчал.
Директор повернулся и вышел.
Приближался вечер.
Мы уже восемь часов сидели в классе. Разрешалось выйти только на две-три минуты по крайней нужде в сопровождении классного надзирателя.
Смеркалось.
В десять часов вечера опять зашёл директор, уставший, с воспалёнными глазами. Обвёл гимназистов пристальным взглядом и в последний раз тихо спросил:
– Кто бросил чернильницу?
Мы молчали.
– Идите домой… – облегчённо вздохнул директор и высоко поднял голову. – Я… я горжусь вами! – затем быстро вышел из класса.