Загадка XIV века
Шрифт:
В 1367 году незадолго до Пасхи (отмечавшейся тогда 18 апреля) у Ангеррана и Изабеллы, когда они находились в Англии, родилась еще одна дочь. Ее назвали Филиппой в честь бабушки-королевы. Эдуард и Филиппа преподнесли внучке серебряную посуду: шесть кубков, шесть чашек, четыре кувшина, четыре блюда, двадцать четыре тарелки и столько же солонок и ложек; стоимость подарка составила 239 фунтов, 18 шиллингов и 3 пенни.
Ангерран и в дальнейшем был в милости у английского короля, который ввел его во владение еще одним графством — теперь во Франции. Одним из французских заложников в Англии был Ги де Блуа де Шатийон, граф де Суассон, племянник Филиппа VI и Карла де Блуа Бретонского, который, несмотря на свое высокое социальное положение, не мог собрать необходимых денег для выкупа. Тогда он с согласия взошедшего на французский престол Карла V, чтобы наконец получить свободу, уступил свое графство английскому королю, а Эдуард, в свою очередь, пожаловал это графство зятю в качестве приданого Изабеллы, назначенного в размере 4000 фунтов. Так, Ангерран стал графом де Суассон. Графство
ГЛАВА 10
СЫНЫ БЕСЧИНСТВА
В те семь лет, что де Куси был в Англии, главным фактором европейских событий стали бесчинства наемников-бригандов, или «вольных отрядов», расползшихся по Франции, Савойе, Ломбардии и папским владениям. Это был не преходящий феномен, не вмешательство сторонних сил, нет — наемные отряды сделались образом жизни, стали частью общества, правители использовали их и присоединялись к ним, даже если порой и пытались от них избавиться. Бриганды объедали общество подобно Эрисихтону, «разрывателю земли». Сын Триопа вырубил священные деревья в роще Деметры и был наказан богиней вечным терзающим голодом. Не в силах утолить голод, Эрисихтон пожрал самого себя.
Дисциплина и организация сделали бригандов полезнее рыцарей: последние грезили о славе и не подчинялись командам. Правители нанимали бригандов: так, граф Савойский Амадей VI договорился с одним из самых отчаянных капитанов, чтобы тот в его собственном владении истребил отряд противника, не чураясь крайней жестокости. Либо по приказу, либо по собственной воле бриганды сделали грабежи своим ремеслом. Атмосфера XIV века пропиталась жестоким торжеством бандитов.
Во Франции происходил передел территорий. Несмотря на королевские указы, многие бриганды отказывались расформироваться и покинуть свои убежища. Лишившись постоянной службы, они, словно пчелы из разоренного улья, создавали новые маленькие ульи, группируясь вокруг какого-нибудь капитана и присоединялись к «воинству опоздавших» ( Tard-Venus). Оказалось, что служба наемника вкупе с разбоем приносит неплохой доход, и потому занятие бригандов получило широкое распространение: они привлекали в свои ряды тех, кто, потеряв работу, быстро впадал в беззаконие. Низшие чины доставались выходцам из нищих городских районов и заброшенных деревень, а также людям, выкинутым из всех профессий, в том числе и Церковных. Военачальниками же становились представители высших слоев общества. Это были либо землевладельцы — их неудержимо влекла возможность добыть богатство с помощью оружия, — либо неудачники рыцарского сословия, этих отыскивали сами бандиты. Поскольку жить на разоренных землях было невозможно, они вступали в ряды наемников, предпочитая мирным занятиям подобный «лихой» образ жизни. «Готовые на любую жестокость», по словам папской буллы 1364 года, они казались беззащитным людям разновидностью чумы, снизошедшей с далеких планет; другие считали их божьей карой.
Во Франции бойцов из бриганд называли живодерами ( ecorcheurs) и разбойниками с большой дороги ( routiers), в Италии — кондотьерами, от слова condotta— контракт, который они заключали с хозяевами. Они взимали доход с беззащитных городов в форме appatis— дани за свободу, за ненападение, причем условия такого соглашения излагались в письменной форме. Для управления делами они привлекали обычных людей — нотариусов, юристов, а также писцов, кузнецов, кожевников, бондарей, мясников, врачей, священников, портных, прачек, проституток и, часто, собственных законных жен. Делами они заправляли через маклеров, продававших то, что награбили бриганды, за исключением редкого оружия или предметов роскоши, которые наемники хотели оставить себе — например, драгоценности, женское платье, сталь для мечей либо страусовые перья и касторовые шляпы. Постепенно они вписались в социальную структуру. Когда в 1364 году Бургундию захватил «протоиерей» Арно де Серволь, молодой герцог Филипп принял его уважительно, назвал своим советником и компаньоном, поселил в замке и даже предоставил, под видом «охраны», несколько благородных заложников. Серволь жил в замке, пока герцог не собрал две тысячи пятьсот золотых франков. С помощью этих денег Филипп купил уход де Серволя из страны. Для сбора необходимой суммы Филипп воспользовался испытанным средством — обложил налогом подданных, и это стало еще одной причиной озлобления людей против герцога.
Бертука д’Альбре из того же семейства, что и отвергнутый жених Изабеллы, принадлежал к высшему сословию. Таких людей следовало бы называть бандитами, а не феодалами. Спустя много лет, в старости, д’Альбре вздыхал по прошлому: «Мы могли нападать на богатых купцов из Тулузы, из Ле Риоля или из Бержерака; с каждым днем мы становились богаче, нам доставалась знатная еда и отличная выпивка». Его друг и земляк, гасконец Сеген де Бадфоль, которого часто называли «королем компаний», пять фигур на щите отцовского герба заменил пятью медальонами, или золотыми монетами, отражавшими его главный интерес. Мериго Марше, тридцать лет занимавшийся разбоем и окончивший жизнь на эшафоте, хвастал шелками, добытыми в Брюсселе, шкурами, награбленными на ярмарках, специями из Брюгге, дорогими тканями из Дамаска и Александрии. «Все было нашим, все, чего только стоило пожелать или получить в качестве выкупа… Крестьяне из Оверни приходили в наш замок,
Каждое преступление бандитов разжигало ненависть в сердцах населения, будь то поедание мяса во время поста, изнасилование беременных женщин, что приводило к гибели плода или пусть и родившихся, но не дождавшихся крещения младенцев. Три четверти Франции оказались во власти банд, особенно области, богатые виноградниками, — Бургундия, Нормандия, Шампань и Лангедок. Укрепленные города могли организовать сопротивление, ответить жестокостью на наступление противника, от этого земля еще больше страдала, население превращалось в бродяг, крестьяне разорялись, ремесленники пускались в бега в поисках работы, священники теряли приходы.
Банды не щадили церквей. «Не страшась гнева Господня, — писал Иннокентий VI в пасторальном письме от 1360 года, — сыны бесчинства… рушат церкви, крадут священные книги, потиры, кресты, предметы церковного ритуала и делают их своей добычей». Храмы, в которых проливалась кровь, считались оскверненными, и их запрещалось использовать по прямому назначению, пока не проходил долгий бюрократический процесс очищения. Тем не менее налогов папа не отменял, и священники из разрушенных приходов, обнищав, нередко вступали в ряды бывших гонителей. «Вот до чего все дошло, — сокрушался Иннокентий в упомянутом письме, — люди, в обязанности которым вменено нести Божественную благодать… принимают участие в грабежах и хищениях и даже проливают кровь».
Если уж священнослужители и рыцари превращались в сынов бесчинства, то обычный человек чувствовал, что живет в разбойном веке и при этом, однако, бессилен что-либо изменить. «Если б сам Бог был солдатом, он бы тоже грабил», — сказал английский рыцарь по имени Тальбот.
Одно звено в цепи все еще держалось — необходимость отпущения грехов. Страх смерти без покаяния столь крепко внедрился в сознание, что люди верили: привидения — это души неисповедовавшихся, и они вернулись на землю получить отпущение грехов. Сколь далеко бандиты ни отступали бы при жизни от Божьих заповедей, даже они настаивали на соблюдении обряда, пусть тот и представлялся им формальностью. Теоретически, человек, встретивший смерть «в честном бою», шел прямиком на небо, если перед сражением покаялся в грехах; но рыцарь, виновный в грабеже, должен был доказать раскаяние возвратом похищенного добра. Не притворяясь в участии «в честной войне» и не собираясь отдать похищенную добычу, бандиты добивались отпущения грехов силой, добывали, словно кошелек с золотом. Обсуждая сумму выкупа или вознаграждения у пленников, даже у тех, кого они искалечили или пытали, условием освобождения своих жертв они ставили отпущение грехов, а в случае отказа требовали у папы отлучить несчастных от церкви.
Преемник Иннокентия, Урбан V, в 1364 году издал две буллы об отпущении грехов — «Cogit Nos» и «Miserabilis Nonullorum». Эти документы накладывали запрет на любое сотрудничество и пособничество бандам, папа даровал также полную индульгенцию тем, кто погиб в противоборстве бандитам. Если этот запрет и обеспокоил бандитов, то не остановил.
Выдающимся командиром «опоздавших», тех, с кем предстояло сразиться де Куси, был сэр Джон Хоквуд, возглавивший один из отрядов, осаждавших Авиньон в 1361 году. Его происхождение мало чем отличалось от происхождения людей, вливавшихся в ряды бандитов. Он был вторым сыном мелкого землевладельца и дубильщика; из дома ушел, когда его старший брат унаследовал имение, шесть лошадей и повозку, а Джон остался безземельным, с двадцатью фунтами и десятью шиллингами в кармане. В 1350-х годах во Франции Хоквуд вступил в английскую армию. Он по-прежнему был «бедным рыцарем, не имевшим ничего, кроме шпор», когда после заключения мирного договора в Бретиньи присоединился к «опоздавшим». Тогда ему было около тридцати пяти лет. Хоквуда манило папское золото, и из Авиньона он переехал в Италию, где командовал «белым отрядом», состоявшим из 3500 всадников и 2000 пехотинцев. Это имя подарили отряду белые флаги, блузы и начищенные до блеска нагрудники. С первого же появления в Ломбардии отряд вызывал у населения ужас своей яростью и разнузданностью, со временем для людей «не было ничего ужаснее, чем услышать английское имя». Бойцы отряда заслужили репутацию «коварных и злобных» ( perfidy е scelleratissimi), хотя все соглашались с тем, что «в отличие от мадьяр, англичане не сжигали и не калечили своих жертв».
Хоквуда нанимал то один, то другой итальянский город-государство, и вскоре он смог назначать за свои услуги самую высокую цену. Какими бы беспощадными ни были его методы — не зря ведь о нем говорили, что «это итальянский наемник, англичанин по происхождению, — исчадие ада», — но просто разбоем Хоквуд не занимался, он заключал договор с теми, кто ему платил за работу, и служил тем, кто давал более высокую цену. Он сражался за Пизу против Флоренции и за Флоренцию против Пизы, за папскую армию против Висконти и наоборот. Исполнив заказ Висконти, он честно передал Галеаццо замки, которые отвоевал «белый отряд». Война для Хоквуда была бизнесом, однако он ставил единственное условие: против короля Англии он не воевал. Когда спустя тридцать пять лет он умер в Италии знаменитым человеком, с землями и большими деньгами, его похоронили в соборе Флоренции и почтили его память фреской работы Паоло Уччелло: над дверью художник изобразил конный памятник кондотьеру. В год смерти Хоквуда национальная гордость потребовала вернуть кондотьера домой, и по личной просьбе Ричарда II тело сэра Хоквуда было перевезено в Англию, где его и похоронили в родном городе.