Загадка XIV века

Такман Барбара

Авторы фаблио в основном смеются над обманутыми мужьями, но иногда эта незавидная участь выпадает на долю незадачливого любовника. В этих рассказах мужчины изображаются как привлекательными, так и противными, а женщины неизменно выступают в роли соблазнительниц и обманщиц. Они непостоянны, неразборчивы в средствах, бесстыдны, вздорны, распутны. Фаблио в известной степени реалистичны, но вряд ли ближе к жизни, чем рыцарские романы, а вот изображение в этих рассказах женщин как непристойных особ отражает общее отношение к ним того времени, тон которому задавала церковь.

Церковь считала женщин коварными искусительницами, помехой святости, ловушкой дьявола для поимки мужчин. В «Зеркале» Винсента из Бове, энциклопедии XIII столетия, любимого сочинения Людовика Святого, женщина — «ненасытное существо, которое постоянно смущает мужчин и способствует их разорению, а также вместилище разнообразных тревог и препятствие набожности». Винсент был доминиканским монахом, членом ордена, породившего инквизицию, и, возможно в угоду своим собратьям, слегка переусердствовал в обвинениях, но и другие проповедники того времени женщин не жаловали. Они объявили женщин рабынями тщеславия и суетной моды, понуждавшей их облачаться в непристойные одеяния, вызывающие похотливые желания у мужчин. Правда, в то же время проповедники признавали, что многие женщины слишком заняты детьми и домашним хозяйством, для того чтобы должным образом думать о служении Богу.

В те времена богословие считалось прерогативой мужчин, полагавших, что в первородном грехе виновата женщина. Разве не по почину женщины случилось несчастье, понудившее Адама покинуть рай? В Книге Бытие первородный грех заключается в неповиновении Богу через познание греха и зла, а история грехопадения служит источником всех тягот человеческой жизни. В христианском учении, согласно святому Павлу, первородный грех стал вечной виной человечества, а Христос принес себя в жертву за грехи человеческие и стал вечным искуплением за людей. Святой Августин придал грехопадению сексуальное содержание и поставил христианскую догму в оппозицию самому сильному человеческому инстинкту. Парадоксальным образом отрицание плотского удовольствия сделалось источником притяжения, что предоставило церкви власть над людьми, а верующих поставило перед постоянной дилеммой — грешить или не грешить.

«В любви нет греха!» — восклицала Батская ткачиха. В ее восклицании чувствуется смятение и даже чувство вины, хотя, вероятно, она не очень обеспокоена тем, что то и дело «грешит». Наиболее откровенно во все века секс славили женщины, но супружеский долг почитался общим. В этом вопросе богословы ссылались на поучение святого Павла: «Посему… человек… прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть», но они настаивали на том, что секс должен служить продолжению рода, но ни в коем случае удовольствию.

Святой Августин полагал, что Бог и Природа придали совокуплению удовольствие для того, чтобы побудить мужчину к этому акту и тем самым продолжить род человеческий и поклонение Богу. Совокупление только для наслаждения без учета надобностей Природы есть прегрешение как против Бога, так и против самой Природы. Обет безбрачия и целомудрие женщины — предпочтительные состояния человека, поскольку ведут к ничем не ограниченной любви к Богу («к женитьбе и замужеству бессмертной души»).

Борьба с похотью одолевала некоторых людей на протяжении всей активной жизни, но большинства она не затрагивала. Эта борьба не одолевала и Окассена, героя средневекового рыцарского романа, который предпочитал раю ад, если он мог там оказаться со своей возлюбленной Николеттой. Не коснулся этой борьбы и «Роман о Розе», монументальное возвеличивание любви. Этот роман состоит из двух частей, написанных двумя разными авторами с интервалом в пятьдесят лет. Первая часть романа написана в куртуазной манере, а вторая полна скрытых изящной словесностью непристойностей. Когда 21 789 строк романа, полного аллегорий, подходят к концу, герой наконец завоевывает свою Розу, с которой срывает все лепестки, проливая семя в самый центр бутона и «исследуя чашечку цветка до самого дна».

А вот Петрарка после двадцати лет воспевания прекрасной Лауры, когда ему пошел пятый десяток, но «еще оставались силы и не угасло желание», стал отцом двух внебрачных детей от связи с другими женщинами, после чего он постарался избавиться от излишеств пылкого темперамента, «к которому в глубине души питал отвращение». Хотя он еще испытывал влечение к женщинам, Петрарка стал исповедоваться в грехах, молиться семь раз в день и наконец решил избегать общения с женщинами, без которых не мыслил своего существования раньше. Чтобы погасить пагубное желание, он увлекся мыслями о том, что «вправду представляют собою женщины», видимо, руководствуясь церковной доктриной, согласно которой «красота женщины прикрывает ее внутреннее уродство».

Опасность чувственных связей с женщинами обычно осознавалась мужчинами в конце жизни, когда их желание угасало и приходила боязнь за свои грехи попасть в ад. Так, Дешан, воспевавший в молодости любовь, в конце жизни разразился «Зерцалом брака», сочинением, в котором представил брак мучением для мужчин. В этом произведении из двенадцати тысяч строк Дешан вторит церковным установлениям и перечисляет пороки женщин: распутство, вздорность, своенравие, расточительность, невоздержанность на язык и изнурение мужа чувственными желаниями. И все же Дешан (кстати, бывший примерным мужем) прежде всего — поэт, воспевавший любовь и плотские удовольствия.

Церковная догма, твердо установившая, что совокупление только для наслаждения есть не что иное, как грех, вызывала немало вопросов. Если таинство брака священно, как может сексуальное удовольствие в браке быть греховным? Если удовольствие простительный грех, то почему, становясь похотливым или чрезмерным желанием, оно становится смертным грехом? Является ли зачатие ребенка вне брака, служащее для произведения отпрысков, более тяжким грехом, чем сексуальное удовольствие в браке без цели зачать ребенка? Может ли муж спать со своей женой в период ее беременности, когда зачатие невозможно? Если женатого мужчину искушает другая женщина, а он, чтобы «охладить» вспыхнувшее при этом желание, ложится спать со своей женой, то не является ли это грехом во спасение от другого греха? Если рыцарь, оправляясь в крестовый поход, оставляет дома жену, то не является ли это пренебрежением к воспроизводству потомства, хотя и не расходится с учением церкви? Конечно, все эти вопросы, главным образом, задавали себе критические умы, обыкновенных людей они мало заботили.

Как и к ростовщичеству, к сексу относились неоднозначно, за исключением общего негативного отношения к любой сексуальной практике, противоречащей законам природы. Все отклонения от этих законов назывались «педерастией». Этот термин обозначал не только гомосексуализм, но и любой сексуальный контакт с человеком противоположного пола, если он совершался в «неподходящей» позиции или задействовал «неположенное» отверстие. Этим же термином называли занятие, свойственное Онану, и скотоложство. Все это считалось педерастией, извращением законов природы, выступлением против Бога и потому «самым тяжким грехом» в распутстве.

Брак признавался связью мужчины и женщины, объединенных общими интересами. Эта тема развивается в «Кентерберийских рассказах», при этом наиболее дискутируется вопрос: кто главный в семье — муж или жена. Этот вопрос актуален и для «Парижского домовода», составленного неизвестным французским автором для своей пятнадцатилетней жены. В этом руководстве семейной жизни говорится о том, что жена должна выполнять все распоряжения мужа, а своим поведением — доставлять ему удовольствие, ибо «удовольствие мужа для жены превыше всего». Жена не должна быть надменной, не должна прекословить мужу, особенно на людях, поскольку, согласно установлению Бога, «женщина подвластна мужчине», но она может добиться желаемого от мужа любовью и послушанием. Жене следует искусно и деликатно отвращать мужа от безрассудных поступков, но никогда не ворчать и не придираться к нему, потому что мужчина не склонен подчиняться жене и действовать по ее наставлениям.