Загадка женственности
Шрифт:
Конечно, они завидовали мужчинам. Некоторые первые феминистки коротко стригли волосы, носили спортивные брюки и старались подражать мужчинам. Глядя на жизнь, которую вели их матери, исходя из собственного опыта, эти страстные женщины имели все основания отвергнуть общепринятый женский образ. Некоторые из них даже отказывались от замужества и материнства. Но, отвернувшись от привычного женского образа, борясь за свою свободу и за свободу для всех женщин, многие из них становились другими женщинами. Они превращались в полноценных людей.
Сегодня имя Люси Стоун воскрешает в памяти какую-то пожирательницу мужчин, фурию в брюках, размахивающую зонтом, как мечом. Мужчине, который любил ее, потребовалось много времени, чтобы убедить ее выйти за него замуж, и, хотя она любила его и пронесла эту любовь через всю свою
Она восстала против того, что родилась девочкой, поскольку это означало сносить такие унижения, о которых говорится в Библии и о которых говорила ей мать. Когда она увидела, что, сколько бы раз она ни поднимала руку в церкви на общем собрании, на нее никогда не обращали внимания, она восстала против этого. В церковном кружке кройки и шитья, где она шила рубашку, помогая молодому человеку из духовной семинарии, она услышала, как Мэри Лайон говорила об образовании для женщин. Она не стала дошивать рубашку, а в шестнадцать лет открыла школу с оплатой в один доллар в неделю, копила деньги в течение девяти лет, пока не собрала достаточно средств, чтобы поехать в колледж и самой получить образование. Она хотела выучиться, чтобы иметь возможность «защищать интересы не только рабов, но и всего страдающего человечества. И в частности, я намерена добиваться справедливости в отношении женщин». Но в Оберлине, где она была одной из первых женщин, прошедших «основной курс обучения», она вынуждена была учиться ораторскому искусству тайно в лесу, поскольку даже в Оберлине девушкам не разрешалось выступать публично.
Стирая мужчинам белье, убирая их комнаты, прислуживая им за столом, выслушивая их разглагольствования, но оставаясь уважительно молчаливыми на общих собраниях, девушки, обучавшиеся вместе с мужчинами в Оберлине, готовились прежде всего к тому, чтобы стать образованными мамами и надлежащим образом послушно исполнять роль жены.
Внешне Люси Стоун представляла собой женщину небольшого роста, с нежным серебристым голосом, который мог успокоить разбушевавшуюся толпу. При этом она могла осадить грубиянов и одержать верх над мужчинами, угрожавшими ей дубинками, бросавшими молитвенники и яйца ей в голову. А однажды среди зимы они запихнули шланг к ней в окно и стали поливать ее ледяной водой.
Как-то в одном городе пронесся распространенный в то время слух о том, что в город читать лекции приехала большая мужеподобная женщина, которая носит сапоги, курит сигару и ругается как извозчик.
Дамы, которые пришли послушать это чудище, не могли скрыть своего удивления, когда увидели, что Люси Стоун небольшого роста, изящна, одета в черное атласное платье с белым кружевным рюшем вокруг шеи, что она «воплощение женской грации… свежая и светлая, как утро».
Ее речи вызывали такую злобу у рабовладельцев, что «Бостон пост» опубликовала грубое стихотворение, в котором предрекалось, что «раздастся наконец громкий голос трубы», прославляющий мужчину, который «свадебным поцелуем закроет рот Люси Стоун». Люси Стоун поняла, что «замужество для женщины — это состояние рабства». Даже после того, как Генри Блэкуэлл последовал за ней из Цинциннати в Массачусетс (он жаловался, что «она — настоящий локомотив»), дал клятву «не признавать в браке превосходства ни мужчины, ни женщины» и написал ей: «Я встретил Вас у Ниагары, и, сидя у Ваших ног, я смотрел вниз на темную воду со страстным, неразделенным и неудовлетворенным сердечным томлением, которого Вы никогда не узнаете и не поймете», а затем выступил с публичной речью в защиту прав женщин; даже после того, как она призналась, что любит его, и написала ему: «Вы едва ли можете сказать мне что-либо, чего я не знала бы сама о пустоте одинокой жизни», — даже после
Священник Томас Хигинсон сообщал, что на своей свадьбе «героическая Люси плакала, как простая деревенская невеста». Священник также заметил: «Каждый раз, когда я совершаю свадебный обряд, у меня возникает мысль о несправедливости такого порядка вещей, при котором муж и жена — одно целое, и это целое — муж». И он разослал в газеты соглашение, которое Люси Стоун и Генри Блэкуэлл подписали во время церемонии бракосочетания, дав ритуальные клятвы, которым могли бы подражать другие пары:
«Удостоверяя нашу взаимную любовь публичным вступлением в брак… мы считаем своим долгом заявить, что этот акт не предполагает с нашей стороны одобрения и не требует от нас обещания добровольного подчинения тем действующим брачным законам, которые отказываются признавать жену независимым, здравомыслящим существом, предоставляя в то же время мужу оскорбительное и неестественное право превосходства».
Люси Стоун и ее подруга, хорошенькая ее преподобие Антуанетта Браун (которая позже вышла замуж за брата Генри), Маргарет Фуллер, Ангелина Гримке, Эбби Келли Фостер — все отказались от раннего замужества и фактически не выходили замуж до тех пор, пока в своей борьбе против рабства и за права женщин они не нащупали путь к пониманию себя как личности, что было недоступно их матерям. Некоторые из них, как, например, Сьюзен Энтони и Элизабет Блэкуэлл, вообще не вышли замуж. Люси Стоун сохранила свою девичью фамилию из-за более чем символического страха, что, став женой, она потеряет себя как личность. Понятие, известное в законодательных актах как «защищенная женщина», исключало «само существование или освященную законом жизнь женщины» после замужества. «Для замужней женщины ее новым «я» является ее повелитель, ее компаньон, ее хозяин».
Если правда, что феминистки были «разочарованными женщинами», о чем уже тогда говорили их враги, то было это только потому, что почти все женщины, жившие в тех условиях, имели все основания быть разочарованными. В 1855 году в одной из самых трогательных своих речей Люси Стоун сказала: «С тех пор как я себя помню, я была разочарованной женщиной. Когда вместе с братьями я хотела получить образование и обрести свободу, меня укоряли: «Это не для тебя, это не женское дело…» В образовании, в браке, в религии — повсюду женщину подстерегает разочарование. И я вижу цель своей жизни в том, чтобы обострять это разочарование в сердце каждой женщины до тех пор, пока она не откажется мириться с ним».
Люси Стоун видела, как еще при ее жизни во всех штатах радикально менялись законы, касающиеся жизни женщин: для них были открыты специальные высшие учебные заведения, а также двери двух третей колледжей Соединенных Штатов Америки. Ее муж и ее дочь, Алиса Стоун Блэкуэлл, после смерти Люси Стоун в 1893 году посвятили свои жизни незавершенной борьбе за избирательное право для женщин. К концу своей бурной жизни Люси Стоун вполне могла радоваться тому, что родилась женщиной. Она писала дочери в канун своего семидесятилетия: «Я верю в то, что моя мама видит меня и знает, как я рада, что родилась в то время, когда так нужно было мое участие. Дорогая моя мама! Она прожила трудную жизнь и сожалела, что у нее родилась еще одна девочка, которая должна нести тяжелое бремя женской доли… Но я очень рада, что я родилась».
У некоторых мужчин в определенные исторические периоды жажда свободы была такой же сильной или даже сильнее, чем страсть к плотским наслаждениям. То, что дело обстояло именно так для многих женщин, боровшихся за свои права, является неоспоримым фактом, независимо от того, как объясняется сила той, другой страсти. Несмотря на неодобрение и насмешки большинства мужей и отцов, несмотря на враждебность и даже прямые оскорбления, которые им доставались за их «неженское» поведение, феминистки продолжали свой крестовый поход. Душевные муки терзали их на этом пути. Друзья писали Мэри Лайон, что настоящая леди не будет ездить по всей Новой Англии с зеленой бархатной сумкой, собирая деньги на открытие колледжа. «Что я делаю плохого? — спрашивала она. — Я езжу в дилижансе или в поезде без сопровождения… У меня болит душа, и сердце мое переполнено неразделенной нежностью, нежной пустотой. Я делаю большое дело, меня ничто не может унизить».