Загадка
Шрифт:
— Роза Най, — замечает Литературовед, — обладала необыкновенно оригинальным умом. Мне так и не терпится погрузиться в ее сочинения, которые я положил на этот стул. У нее есть совершенно потрясающие страницы о ее брате Курте и особенно о ее браке с этим чокнутым комедиантом, чью фамилию она взяла и даже подписывала ею свои последние книги: Роза Зорн-Най. Все эти откровения так волнующи! Только ночная тишина поможет мне разобраться в них. В любом случае, книги Розы Зорн-Най не имеют ничего общего с рабскими.
5
— Когда я собирал материал для своей книги и пытался разобраться в отношениях треугольника Роза-Курт-Густав Зорн, то часто
— В случае с Найями, это, скорее, брат и сестра предпочитали бы, чтобы между ними вторгся кто-то третий, — говорит Поэт-Криминолог. — И именно этой болью, если я правильно понял, проникнуты их сочинения, постепенно опутавшие молодое трио неразрывной сетью.
— Вы правы, только эта сеть была намного больше и крепче и в нее попались все члены семьи. Просмотрев лишь ничтожную часть рукописей, я пришел к выводу, что, несмотря на различную манеру письма, их сочинения образуют единое целое. Словно мы имеем дело с особой культурой Найев, их противоречиями, союзами, изменами, обманами, любовными связями, постыдными инцестами, в которых они не только признаются, но и пользуются как любимым оружием, придумывая мифы о своем отце, прекрасно устроившемся в истории литературы, умерщвленной этими же мифами. Вы не можете представить, как мне ужасно хочется вернуться к своей книге и до какой степени то, что я успел узнать из этих рукописей, переворачивает всю картину, сложившуюся у меня об этой семье. Раньше я видел в трио Роза-Курт-Густав влюбленных близнецов, что казалось почти нормальным, учитывая современные нравы, то есть двоих в одном, втянувших в свою орбиту третье, проходившее рядом тело…
— А вы знаете, что так и происходит с некоторыми редкими небесными светилами? — говорит Поэт-Криминолог. — Вращаясь, эти двойные звезды засасывают и поглощают блуждающие тела.
— Да-да, но в данном случае сила притяжения действовала вначале по формуле двое поглощают одного, а потом, постепенно, все изменилось и один поглотил двоих. Понимаете? Его можно сравнить с великолепным и дьявольским Хитклифом, созданным Эмили Бронте. «Это он», — подумал я, впервые увидев Густава Зорна в Вене, хотя раньше, познакомившись с Куртом, сказал себе: «Вот как мог выглядеть Хитклиф, и таким, наверное, был брат Бронте, пока Эмили со свойственным ей болезненным воображением не придала ему новые черты». То, что две сестры параллельно писали романы, где обожаемый ими брат представал самим воплощением дьявола, нет ничего удивительного, поскольку в том веке женщины жили как заживо погребенные. Сегодня, конечно, шокирует не инцест или извращения, а необузданность настоящей безумной любви. Да-да, безумной! Было очень заметно, что Розу и Курта связывает что-то неистовое, какая-то любовная электрическая сила, безнадежная и торжествующая. Это выражение «любовная электрическая сила» я позаимствовал из рукописи Розы. И это же выражение я нашел в рукописи Курта, которого следовало бы теперь называть Курт Най-Зорн, настолько талантливо Зорн, объединившийся с близнецами, паразитировал на этой любви.
— Да-да, — соглашается Следователь, — когда Зорн появлялся в Морском клубе, все взгляды присутствующих сразу же устремлялись на него. Этот человек обладал отталкивающим очарованием. О нем ходило много слухов. Одно очевидно: Карл Най терпеть его не мог… а Густав Зорн не пропускал ни одного семейного путешествия на яхте. Он наслаждался холодностью Карла, и часто, в Морском клубе, я замечал, как старик Най весь застывал при приближении Зорна и подчеркнуто
— Несмотря на это, — замечает Литературовед, — он всегда брал его на борт. Ненавидя его, он в то же время не мог без него обходиться. Уж я-то знаю, поверьте!
— Да, такое неприкрытое влечение вызывало немало улыбок.
— Ох уж этот Зорн! Какой прекрасный подозреваемый! — со смехом говорит Поэт-Криминолог.
— Вот именно! — отвечает Литературовед. — Если бы мы могли доверять своей интуиции, то выбрали бы его. Но, исходя из опыта, мы знаем, что когда всё указывает на человека…
— Это доказывает, что он не виновен.
— И все же лишь он в силу своей порочности кажется мне способным совершить это преступление.
— Порочность не может быть мотивом. Утопить столько людей и утопиться самому из-за порочности? Нет! — восклицает Следователь.
— Но все как раз наоборот! — возражает Поэт-Криминолог. — Я изучил с научной точки зрения множество преступлений, и в моей практике было, как говорится, хоть пруд пруди преступлений, где отсутствовал мотив. Преступление — уже само по себе мотив. Сколько преступников, отличавшихся артистической натурой, признавались, что не могли устоять перед возможностью побороть искушение! Воспользоваться удобным случаем. Совершить почти невероятное! Это невозможно, но я сделаю! Мы должны понимать, что желание убивать заложено в природе человека. Первобытный человек не знал, что он убивает. Он жил себе и жил. Смерть предшествовала преступлению. До преступления было убийство. Но убийство нас не интересует. Смерть не подчиняется жизни: это движется — это больше не движется! Были вдвоем — остался один. Вероятно, такова была первая реакция того, кто, встав на нижние конечности, удивленно констатировал: то, что двигалось, больше не движется. Не правда ли, потрясающее впечатление? Едва он понял, что жизнь, как в зеркале, имеет обратную сторону, то у него возникло непреодолимое желание разбить это зеркало. Вот, на мой взгляд, достаточно сильный мотив для коллективного утопления: философское убийство.
— Остается только узнать, кто из присутствующих на яхте был философом, — скептически замечает Литературовед.
— Вот именно!
— То есть кто не смог воспротивиться философскому искушению?
— Вот именно! Искушению «красоты». Это было слишком красиво, понимаете? Вокруг — необъятное синее море, сливающееся на горизонте с таким же синим небом; неподвижно стоящий «Уран», величественный, белый, похожий на айсберг. Все шестеро плавают в воде, смеются и переговариваются…
— Вы говорите шестеро, а их было семеро.
— Все правильно! Но кто-то же поднялся первым! Кто-то, нагнувшись и глядя с высоты на остальных, не смог побороть искушения убрать лестницу и самому прыгнуть за борт. Вероятно, он думал, что такой случай совершить редкое по красоте преступление предоставляется умному человеку с художественной натурой раз в жизни.
— Вы рассуждаете как эстет-криминолог, — замечает Литературовед. — То, что вы, исповедуя теорию о возможной «красоте» преступления, не смогли бы устоять в подобной ситуации, я почти допускаю, но то, что в этой семье нашелся бы хоть один, поддавшийся почти естественному, по вашему мнению, искушению, я ни за что не поверю!
— Но вы меня плохо поняли! Да, это чудовищное преступление, но неотразимое с художественной точки зрения!
— Мне кажется, вы кое-кого забываете, — перебивает его Литературовед. — К примеру, Лоту Най.
— Что? Молодую жену старика Найя?
— А чему вы удивляетесь? Я просмотрел ее дневник. Он очень странный и сложный, причем не только из-за своего стиля, но также из-за вставок и рисунков, сделанных рукой Карла! Но об этом позвольте мне рассказать позже, когда я ознакомлюсь с увеличенными фотографиями знаков, обнаруженных на корпусе «Урана».