Загадки и тайны холодной войны
Шрифт:
Вступая в должность, Кеннеди ответил:
«Начнем же все заново, и пусть обе стороны помнят, что вежливость – не признак слабости, а искренность всегда должна подтверждаться делами. Давайте вести переговоры не из страха, но и не страшиться переговоров».
Хрущев стал намекать на желательность встречи. Он действовал через Аверелла Гарримана, через советское посольство, использовал разведывательные каналы, которые вели к брату президента Роберту Кеннеди, назначенному министром юстиции.
22 февраля 1961 года Джон Кеннеди написал Хрущеву, выразив надежду,
Переговоры начались 3 июля 1961 в резиденции американского посла в Вене. Хрущев говорил горячо и темпераментно. Он пытался надавить на молодого президента. У Никиты Сергеевича за спиной был триумфальный полет Юрия Гагарина, а американские астронавты еще ждали на земле, когда будет готова их ракета. Хрущев считал, что его позиция дает ему преимущество.
Никита Сергеевич, видя перед собой молодого президента, начал разговор шуткой:
– Меня тоже в свое время принимали за очень молодого человека, и я еще обижался, что меня считают таким молодым. А теперь я бы с удовольствием поменялся с вами возрастом или поделился бы излишками возраста.
Президент Кеннеди шутки не принял. Он заговорил о главной теме, которая его тревожила, – о наступлении мирового коммунизма, который теперь еще обладает ракетно-ядерным оружием. Кеннеди, обращаясь к Хрущеву, сказал:
– Меня больше всего беспокоит то, что вы хотите уничтожить нашу капиталистическую систему, что вы хотите уничтожить наше влияние там, где оно всегда было, что вы вообще хотите уничтожить свободную систему.
Хрущев не только чувствовал себя старше Кеннеди – по возрасту и опыту, он ощущал себя вождем более мощной державы. И разговаривал с Кеннеди не как с политиком один на один, когда они встречаются, а так, как он привык отвечать на вопросы иностранного журналиста.
– Господин президент, – ответил Хрущев, – я гарантирую вам, что Советский Союз не станет навязывать свои интересы с помощью войны, – вообще смешно навязывать идеи, приносить идеи на кончиках штыков или, как сейчас можно было бы сказать, на кончиках ракет. Но это не будет означать, что мы, как в школе, сядем за парту сложа руки. Мы уважаем свои идеи, мы поддерживаем свои идеи и не можем гарантировать вам, что они останутся только в пределах наших границ.
Первый день переговоров ни к чему не привел. Два руководителя беседовали между собой на разных языках в прямом и переносном смысле. Провожая Хрущева, президент Кеннеди сказал тоскливо:
– Да, господин председатель, похоже, с вами еще труднее договариваться, чем с президентом Шарлем де Голлем.
Никита Сергеевич хотел быть в центре мировой политики, чтобы без него ничего не решалось. Он не сомневался, что Кеннеди придется уступить.
«Кеннеди – молодой, энергичный, интеллигентный, – вспоминал советский дипломат Валентин Фалин. – Такие приемы Хрущева, как «я старше вас, надеюсь, вы не сочтете неуместным, если, исходя из своего жизненного опыта, дам совет…», как в вату. Джон Кеннеди пропускает их мимо себя».
На следующий день переговоры продолжились в здании советского посольства в Вене. Американские дипломаты предупреждали президента:
– Хрущев, несомненно, не хотел бы рисковать большой войной. Но реальная опасность состоит в том, что он может не сознавать, что дело идет к войне. Его необходимо недвусмысленно предупредить, что Соединенные Штаты не позволят выставить себя из Берлина.
Джон Кеннеди понимал, что должен продемонстрировать твердость, но не знал, как это сделать. В Париже Шарль де Голль объяснил американцу:
– Важно, чтобы Хрущев поверил в твердость западной позиции. Но существует опасность, что он вам не поверит.
Разговор зашел о Берлине и сразу же приобрел очень жесткий характер. Президент Кеннеди объяснял свою позицию:
– Господин председатель, Соединенные Штаты находятся в Западном Берлине по праву победителя в войне, это право не может быть отменено в одностороннем порядке. Кроме того, каждый американский президент подтверждает те гарантии, которые наша страна дала другим государствам. Если мы откажемся от этих гарантий, нам же никто не будет верить. Если нас вытеснят из Западного Берлина, гарантии, которые мы дали Европе, ничего не будут стоить.
Но Хрущев держался очень твердо:
– Господин президент, если вы будете настаивать на праве доступа в Западный Берлин после того, как мы подпишем мирный договор с Германской Демократической Республикой, вы рискуете военным столкновением. Имейте в виду, если ваши войска пересекут границу ГДР, мы ответим на вашу агрессию.
Кеннеди уточнил:
– Господин председатель, вы готовы рискнуть военным столкновением Соединенных Штатов и Советского Союза из-за статуса Западного Берлина? Господин председатель, начать войну легко, значительно сложнее сохранить мир.
Хрущев был уже вне себя:
– Господин президент, мы войны не хотим, но если вы ее начнете, то будет война. Только имейте в виду, что мы от своего решения не отступимся и в декабре подпишем договор с Германской Демократической Республикой.
И тогда Кеннеди произнес фразу, которая вошла в историю:
– В таком случае, господин председатель, зима в этом году будет холодной.
Молодой Джон Кеннеди не произвел впечатления на Хрущева. Вернувшись в Москву, Никита Сергеевич пренебрежительно заметил:
– Да, если сейчас у американцев такой президент, то мне жаль американский народ.
Министр иностранных дел Громыко, выступая на партактиве Министерства иностранных дел, сказал:
– Если попытаться образно выразиться, то это была встреча гиганта и пигмея.
Поэт и главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский, прочитав материалы встречи в Вене, записал в дневнике: «Порядочно смущен заключительной беседой Никиты Сергеевича с Кеннеди. Не может же быть, чтобы мы и впрямь напрашивались на войну».