Загадки истории России
Шрифт:
4) из каких именно источников следует, что библиотека «исчезла» или «утрачена» и какова причинно-следственная связь в деле исчезновения царской либереи?
5) где именно находится или, вероятно, может находиться либерея?
По ходу такого разбирательства мы уже прибегали и обратимся еще не раз к текущим оценкам. Если заглянуть в энциклопедический словарь, оценка — «отношение к социальным явлениям, человеческой деятельности, поведению, установление их значимости, соответствия определенным нормам и принципам морали. Определяется социальной позицией, мировоззрением, уровнем культуры, интеллектуального и нравственного развития человека. С другой стороны, учет мотивов, средств и целей действия, его условий, места в системе поведения личности — необходимое условие его правильной оценки».
Всякая реалистичная «оценка не превращает ложь
Хочется надеяться, что настоящий простейший анализ сыграет свою полезную роль на пути к установлению истины.
Первоисточники о таинственной библиотеке
Что нам известно из прошлых публикаций? Ученый, автор многих трудов по истории русской книги М.И. Слуховский, беседуя с корреспондентом журнала «В мире книг» (1971), так описывает интересующие нас первоисточники: «Ранние свидетельства о библиотеке относятся к XVI веку, из них первое принадлежит Максиму Греку. Максим был европейски образованный человек, полиглот, книжный знаток. В 1518 году он прибыл в Москву из одного афонского монастыря по вызову великого князя Василия III. Целью вызова была работа по переведу на русский язык имевшихся в Москве греческих церковных пособий. Когда Максима ввели в великокняжеское хранилище, он в восхищении воскликнул, что даже за границей не видел подобного книжного богатства. Максиму поручили разобрать греческие книги, а затем приняться за перевод «толковой псалтыри».
Данное известие достаточно надежно, но носит слишком общий характер. Следующее показание о библиотеке принадлежит дерптскому пастору Веттерману и помещено в «Ливонской хронике» рижского бургомистра Ниенштедта, лично слышавшего рассказ пастора. Дело относится к 1565 году.
…По словам Веттермана, он вместе с некоторыми другими немцами, знавшими по-русски, был приглашен в московский дворец. Здесь ему вынесли из тайника для осмотра несколько книг царской библиотеки, которая якобы не отпиралась свыше ста лет (примерно с 1465 года, то есть со времен начала царствования Иоанна III Васильевича. — Авт.). В числе показанных манускриптов были произведения на греческом, латинском и древнееврейском языках, в Европе повсеместно исчезнувшие. Наибольший интерес вызывает третье свидетельство, принадлежащее так называемому «дабеловскому анониму». Дерптский профессор Дабелов в начале XIX века отыскал в городе Пярну и ввел в научный оборот (частично через своего коллегу Клоссиуса) библиографическое извлечение из записки какого-то пастора, имя которого осталось неизвестным. Извлечение представляет собой якобы перечень ряда книг царской библиотеки и содержит исключительно редкости античного мира. Пастор говорит, ни много ни мало, о 800 «рукописях с Востока», греческих и латинских, писанных на пергаменте, облаченных в золотые переплеты. Некоторые имена авторов и книжные заглавия, указанные в перечне, совершенно не известны науке. Однако документ, однажды виденный Дабеловым в пярнуском архиве, в дальнейшем не подвергался обследованию. Сам Дабелов, пытавшийся рассмотреть его вторично, не смог этого сделать, несмотря на все старания: документ, относящийся к XVI веку, исчез. Изложенных сведений оказалось вполне достаточно для возникновения версии о бесценном книжном фонде, скрытом при дворе русских царей».
Итак, все показания XVI века принадлежат исключительно неправославным священнослужителям. Уже в XVII веке, по сведениям Слуховского, «по Европе ходила слава о каком-то тайном книжном собрании в Москве. Униат Петр Аркудий, направленный в 1600 году (время царствования Бориса Годунова. — Авт.) Ватиканом для проверки, донес, что ничего замечательного обнаружить ему не удалось. Французские купцы в 1628 году (время царствования Михаила Федоровича. — Авт.) ходатайствовали перед герцогом Ришелье о приобретении в Московии редких церковных и светских сочинений.
Хорват Юрий Крижанич, идеолог панславизма, безуспешно добивался в 1659 году назначения на работу в привлекавшую его русскую придворную библиотеку и позволения составить ее каталог. Упоминает (со слов шведского дипломата-библиофила И.Г. Спарвенфельда) о царском книжном собрании и швед Николай Берг. Однако ни приведенные высказывания, ни другие менее доказательные, мною
Дело оживляется, если обратиться к одному отечественному документу, связанному уже со временем правления Петра I. Бывший пономарь московской церкви Рождества Иоанна Предтечи Конон Осипов (выше о нем упоминается во фрагменте из публикации Инны Владимирской) подал в 1724 году доношение весьма интригующего характера.
По его словам, знакомец его Василий Макарьев (там же со ссылкой на 1682 год. — Авт.), дьяк Большой казны, по приказу царевны Софьи в 1682 году опускался в московские подземелья и видел там «тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками… А те палаты за великою укрепою; у тех палат двери железные, поперек чепи в кольца проемные, замки вислые превеликие, печати на проволоке свинцовые; и у тех палат по одному окошку… и дошел оный дьяк вышеупомянутых палат и в те окошка он смотрел, что наставлены сундуков полны палаты, а что в сундуках, про то он не ведает». Раскопки, назначенные Петром I, ничего не дали.
Указывается, что, как показало специальное расследование по «доношению Осипова», проведенное А.Н. Зерцаловым в 1897 году, заявитель-пономарь в то время числился под стражей за невозмещенный долг в размере 1392 рубля казенных денег и свое, скорее всего надуманное, заявление использовал для оттяжки взыскания или сурового наказания, а позже — бежал.
Собственно, упомянутое выше и прокомментированное газетой письмо нашего современника — заключенного одного из кемеровских ИТУ — бывшего жителя города Александрова, по существу есть не что иное, как авантюрный прием, рассчитанный на большой общественный резонанс и, как следствие — этапирование к месту возможных раскопок для «показа» ученым некого места, где «спрятана библиотека». Прием этот для работников пенитенциарной системы известный: пока выяснится, что заявление не имеет под собой реальной основы, пройдут недели, а возможно, и месяцы, проведенные вне «зоны», и это время скрасит бремя заключения, не повлечет за собой дополнительного наказания за выдумку, ибо «хотите — верьте», а «хотите — не верьте!»
К сожалению, интригующая история о дьяке и пономаре, кратко изложенная в альманахе «Куранты», не выдержала даже ретроспективной проверки по историческим документам.
Вместе с тем, как отмечается в одной из публикаций, «к настоящему времени разыскано и установлено не менее двух десятков прямых и косвенных доказательств существования либереи античных рукописей Иоанна Грозного». Приведем некоторые доказательства, опираясь на информацию исследователя проблемы В. Осокина.
1. «Сказание о Максиме философе» сочинено его современником, опальным беглым князем Андреем Курбским. В нем приводятся подлинные слова Максима Грека о наличии либереи у великого князя Василия Ивановича, бывшего отцом Грозного.
2. «Отрывок из Ливонской хроники» Ниенштедта об осмотре пастором Веттерманом царской либереи в 1565 году — неопровержим.
3. Не найденный до сих пор «аноним Дабелова» по всем сведениям о нем претендует на подлинность.
4. Приведенная в IV томе «Актов Археологической экспедиции» датированная XIV веком «Опись царского архива» упоминает «коробью ноугородскую» с «латинскими книгами».
5. Документально подтверждены письма миссионера Петра Аркудия к кардиналу Сан-Джорджо и литовского канцлера Льва Сапеги к Клавдию Рангони. Оба письма отправлены «путешественниками» 16 марта 1601 года из Можайска (!), на обратном пути из Москвы. Письма свидетельствуют о тщетных попытках Аркудия и Сапеги разыскать ценную греческую библиотеку, про которую они писали: «…некоторые ученые люди подозревают, что она находится в Москве». Знатные иностранцы-католики активно, но безуспешно вели разведку места нахождения либереи в Смутное время.
Этот, пятый по счету, аргумент тех, кто не считает библиотеку Иоанна Васильевича мифом, представляется в дальнейшем особенно важным при обсуждении вопроса о причинно-следственной связи в деле об исчезновении царской либереи.
К тому же в нем идет речь о пребывании информаторов в Можайске. Это, в свою очередь, имеет, как мы увидим в дальнейшем, отношение к вопросу о месте возможного сокрытия искомого сокровища.
О местах хранения царской библиотеки во времена Иоанна IV.
Римский ученый-грамматик Сервий утверждал, что «Nullus enim locus sine genio est» (У каждого места есть свой дух). Возможно, эта философская формула не так уж далека от истины.