Загадки княжны Таракановой
Шрифт:
Из письма графа Орлова, написанного по-немецки на корабле:
«Ах, вот где мы не чаяли беды… При всем том будем терпеливы. Я нахожусь в тех же обстоятельствах, что и Вы, но надеюсь получить свободу через дружбу своих офицеров. Всемогущий не оставит нас. Надеюсь, что адмирал Грейг из приязни ко мне даст возможность бежать. Он окажет и Вам всевозможные услуги, прошу только первое время не испытывать его верности. Учтите, он будет очень осторожен. Наконец остается мне просить Вас только об одном: заботиться о своем здоровье. Как только я получу свободу, буду разыскивать Вас по всему свету и служить Вам. Вы только должны заботиться о себе, о чем я Вас прошу всем сердцем. Ваши собственные строчки я получил из рук адмирала и читал их со слезами на глазах. Неужели Вы желаете обвинить меня?! Берегите себя. Не могу быть уверен, что Вы получите сие письмо, но надеюсь, что адмирал будет настолько вежлив и благороден, что передаст его Вам. Целую от всего сердца Ваши ручки».
Граф подумал – и подписи не поставил.Грейг хмуро взял письмо.
– Как
Грейг молчал.
– В порты постарайтесь заходить пореже. Через английского консула я уже отправил послание: в Портсмуте вы будете снабжены всем необходимым. Там и сделаете остановку, там и команда отдохнет. После чего, стараясь избегать новых остановок, двинетесь прямо в Кронштадт… И поспешайте, поспешайте, адмирал!
– У меня была нелегкая жизнь, граф, – усмехнулся Грейг, – но никогда я не выполнял более трудной миссии.Корабли снимались с якорей в заходящем солнце.
Дворец Орлова в Пизе.
Стояла глубокая ночь. В своем кабинете граф принимал Рибаса и Христенека.
Христенек докладывал:
– Корабли благополучно ушли, Ваше сиятельство. Эскадра находится в открытом море.
– Говорят, толпа на набережной в Ливорно по-прежнему не расходится, – усмехнулся граф.
– О сем гонец из Ливорно ничего не поведал… – начал Христенек.
Но Рибас, тут же сообразивший в чем дело, перебил его:
– Так точно, Ваше сиятельство. Есть сведения: большое недовольство в городе. Итальянцы как дети. Уж очень полюбилась им таинственная принцесса.
– Полюбилась злодейка, – поправил Орлов и продолжал: – Усилить караулы вокруг дворца! Я жду больших волнений, господа. Тем более что вокруг нее было много отцов иезуитов, а сии… – Он помолчал. – Итак, я отправляю вас обоих в Петербург. – Он обратился к Христенеку: – Ты повезешь письмо государыне. А Рибас будет отвечать за бумаги разбойницы. Вы должны прибыть в Петербург как можно скорее, чтоб следствие основательно подготовилось к приезду разбойницы и еще чтоб государыня знала, в каком бедственном положении я тут пребываю. Расскажите подробно, каким опасностям я тут теперь подвергаюсь. Думаю, что оставаться мне сейчас в Италии никак невозможно.«Итак, Его сиятельство решил при помощи сего дельца в Петербург пожаловать. И роскошное свое изгнание прекратить…»– улыбнулся про себя Рибас.
– Выспитесь хорошенько, господа, и наутро в путь! Рибас и Христенек ушли. Граф остался один. И начал писать письмо императрице.
Письмо графа Орлова Екатерине Второй. Февраля 14 дня 1775 года. Из Пизы. «Угодно было Вашему императорскому величеству повелеть доставить называемую принцессу Елизавету. И я со всею моею рабской должностью, чтоб повеление исполнить, употребил все возможные мои силы и старания. И счастливым теперь сделался, что мог я оную злодейку захватить со всею ее свитою… И теперь они все содержатся под арестом и рассажены на разных кораблях. Захвачена она сама, камердинерша ее, два дворянина польские и слуги, имена которых осмеливаюсь здесь приложить. А для оного дела употреблен был штата моего генеральс-адъютант Иван Христенек, которого с оным донесением посылаю и осмелюсь его рекомендовать яко верного раба и уверить, что поступал он со всевозможной точностью по моим повелениям и умел весьма удачно свою роль сыграть».
Орлов походил по комнате. Оставалось главное.
«…Признаюсь, Всемилостливейшая государыня, что теперь я, находясь вне отечества, в здешних местах сильно опасаться должен, чтоб не быть от сообщников сей злодейки застреляну иль окормлену ядом… И посему прошу не пречесть мне в вину, если я по обстоятельству сему принужден буду для спасения моей жизни, команду оставя, уехать в Россию и упасть к священным стопам Вашего императорского величества».
Он еще походил по комнате.
«…Я сам привез ее на корабли на своей шлюпке вместе с ее кавалерами. В услужении у нее оставлена одна девка, камер-фрау. Все же письма и бумаги, которые у нее захвачены, на рассмотрение Вашего величества посылаю с надписанием номеров. Женщина она росту небольшого, тела очень сухого…»
Он опять видел ее лицо. И тем последним, страшным, сводящим с ума движением она припала к нему…
«…Глаза имеет большие, открытые, косы, брови темнорусые. Говорит хорошо по-французски, немецки, немного по-итальянски, хорошо разумеет по-аглицки и говорит, что арабским и персидским языками владеет. От нее самой слышал, что воспитана в Персии, а из России увезена в детстве. В одно время была окормлена ядом, но ей помощь сделали. Когда из Персии в Европу ехала – была в Петербурге, в Кенигсберге, Риге, а в Потсдаме говорила с королем прусским, сказавшись ему, кто она такова. Знакома очень со многими князьями имперскими, особливо с князем лимбургским. Венский двор в союзниках имеет и всей Конфедерации польской хорошо известна. Сама открылась мне, что намерена была ехать прямо к султану отсель. Собственного ж моего заключения об ней донести никак не могу, потому что не смог узнать в точности, кто же она в действительности. Свойства она имеет довольно отважные и своею смелостью много хвалится, этим-то самым мне и удалось завести ее, куда желал».
Граф еще походил по зале. Дальше начиналось самое сложное… Он писал, рвал бумагу и опять писал.
«… Она ж ко мне казалась благосклонною, для чего и я старался казаться перед нею весьма страстен. Наконец уверил я ее, что с охотою женился б на ней, чему она, обольстясь, поверила. Признаюсь, что оное исполнил бы, чтоб только достичь того, чтоб волю Вашего величества исполнить. Я почитаю за обязанность все Вам донести, как перед Богом. И мыслей моих не таить… А она уж из Пизы расписала во многие места страны о моей к ней преданности. И я принужден был ее подарить своим портретом, каковой она при себе и имеет, и если захотят в России ко мне не доброхотствовать, то могут придраться к сему, коли захотят. При сем прилагаю полученное мною от нее письмо уже из-под аресту, а она и по се время верит, что не я ее арестовывал. Тож у нее есть письмо моей руки на немецком языке, только без подписывания моего имени: что-де постараюсь уйти из-под караула и спасти ее… Прошу не взыскать, что я вчерне мое донесение к Вашему императорскому величеству посылаю. Ибо опасаюсь, чтобы враги не проведали и не захватили курьера моего с бумагами. Посему двух курьеров посылаю. И обоим письма черновые к Вашему величеству вручу…»
Он опустил голову на руки и долго молча сидел, потом встал и подошел к зеркалу. На каминной доске стоял тот самый шандал с экраном, на котором была изображена принцесса. Рядом с шандалом – высокий бронзовый канделябр.
– Холоп. – Он подмигнул себе в зеркало. И расхохотался.
Потом поднял канделябр и швырнул в зеркало – в свое отражение.
В ту ночь во дворце слуги не спали. Они попрятались в дальних покоях и со страхом слушали, как буйствовал граф до утра в своем кабинете.Франциска фон Мештеде: Призрак свободы
Франциска фон Мештеде сидела у занавешенного окна и смотрела, как принцесса в бешенстве разгуливала по каюте.
У принцессы начался приступ кашля. Кашель раздирал ее… Наконец, совладав с кашлем, принцесса уселась за столик. Попыталась читать, но отбросила книгу. И вновь заходила по каюте. Франциска с испугом следила за госпожой.
«Она наняла меня в Оберштейне. Она была очень щедрая госпожа, и я с охотою выполняла свои обязанности: одевала ее, раздевала, приносила еду и питье. Но она редко со мной разговаривала. И я удивилась, когда она сама вдруг обратилась ко мне…»
– По-моему, мы стоим на месте? – сказала принцесса.
– Да, госпожа.
– Значит, мы прибыли в порт, это ясно. Постарайся узнать, где мы…
Франциска попыталась отворить дверь, но тщетно: с другой стороны дверь была заперта на засов.
Принцесса вскочила со стула, взяла книгу и швырнула ее в дверь каюты. Она швыряла книгу за книгой и кричала по-французски:
– Где адмирал? Скоты! Свиньи! Позовите адмирала!
Дверь каюты распахнулась, и вошел Грейг.
– Чем могу служить?
– Где мы находимся?
– В Плимуте, сударыня.
– Так! Значит, это последняя остановка?
Грейг молчал.
– Значит, граф не появится, значит, вы оба дурачили меня? Заберите его проклятые книги! Я ненавижу этого подлого предателя!
Грейг молча выслушивал крики принцессы. Задыхаясь от кашля, она продолжала кричать:
– Почему мне не разрешают выходить на палубу? Если в вас осталась хоть капля человеческого… Дайте мне подышать! Я погибаю от кашля, мне нужен глоток воздуха, сударь… Или это тоже распоряжение графа?
Грейг вздохнул:
– Клянусь, я вас выпущу на палубу, как только мы выйдем из Плимута. К сожалению, весть о вашем плене каким-то путем достигла Лондона. И множество любопытных на лодках плавают совсем рядом с кораблем. Я хочу, чтобы вы поняли мои побуждения. Я не могу вас выпустить сейчас. Мой совет: не казните себя, сделать все равно ничего нельзя. Читайте. Отдыхайте. И надейтесь на судьбу: русская императрица милостива.
Он вышел из каюты. Раздался стук засова.
– Браво! – Глаза принцессы загорелись. – Там друзья мои! Нас не оставили. – И она обратилась к Франциске, молча сидевшей у занавешенного окна: – Все сейчас зависит от тебя. Это последняя остановка. Дальше они повезут нас в Россию. Слушай внимательно. Сейчас ты закричишь: «Принцесса умирает». Бей в дверь, вопи, пока не откроют.
А потом тащи меня на палубу. Тащи, несмотря ни на что. Вытащишь, кричи, чтоб бежали за лекарем. Сделаешь все точно – будем свободны. Учти, Франциска, твоя свобода, моя свобода сейчас зависят от тебя. Ты все поняла?
– Я все поняла, госпожа! – Франциска вскочила со стула и бросилась к двери.
Как только принцесса улеглась на полу и закрыла глаза, Франциска начала безостановочно стучать в дверь и кричать:
– Умирает! Умирает! – Кричала она по-французски и по-немецки. И кулаками била в дверь.
Наконец дверь раскрылась, и испуганное лицо матроса возникло в проеме.
– Умирает! – кричала Франциска и тащила принцессу за руки на палубу.
– Не положено, – отбивался испуганный матросик.
Но вид лежащей замертво женщины произвел впечатление. Он помог Франциске вытащить принцессу на палубу.
– За лекарем беги, за лекарем, – кричала Франциска по-немецки, пытаясь объяснить знаками матросу, что делать. Матрос понял и уже хотел бежать. Но принцесса не выдержала. Она вскочила и бросилась к борту.
Она была уже у борта, она видела лодки на воде, размахивающих руками людей в лодках, когда верткий матросик настиг ее у борта.
– Не положено, барыня, – умоляюще просил он, держа принцессу – Не положено, барыня…
Люди в лодках что-то кричали…
В каюте она упала на кровать и зарыдала впервые по-настоящему – страшно и беспомощно.