Загадки остались
Шрифт:
Мне жаль жука, я готов помочь ему и пытаюсь вытащить шар вместе с его обладателем из непреодолимого препятствия. Но скарабей принял мои добрые намерения за проявление недружелюбия, неожиданно стал на дыбы, поднял передние ноги и застыл в такой необычной позе, будто молящийся проповедник. Теперь на него нашло что-то подобное каталепсии — состояния рефлекторной неподвижности, он будто ничего не чувствует, не видит ни меня, ни направленного на него объектива фотоаппарата.
Поведение жука меня поразило. Вот уже два десятка лет я путешествую по пустыням Средней Азии, бываю каждый год и в этих песках, перевидал немало скарабеев,
Но вот наконец жук очнулся, вышел из оцепенения и снова принялся за прежнее — выкатывать свой шар из ямки. Сколько у него энергии и настойчивости! Бросил бы то, что не по силам, давно бы нашел новый навоз и скатал другой шар.
Я опять собираюсь прервать мучения маленького труженика и помочь его делам. Но он снова воздел передние ноги к небу и застыл в молитвенной позе. Тогда мне приходит мысль: не потому ли жука-скарабея и его ближайших родственников — других жуков-навозников — почитали священными еще в далекие времена. Почитали сперва египтяне, потом древние греки и римляне.
У египтян священный скарабей был символом бога солнца Хепера — творца и отца богов. Фигурки, изображавшие жука, вырезанные из камня, в том числе и из драгоценных, или сделанные из обожженной глины и покрытые глазурью, носили как амулеты, дарили друзьям и использовали в качестве печати. Священный скарабей считался символом воскрешения, мира, солнца и храброго воина. Мира — потому, что жук трудился с восхода до захода солнца, солнца — по отросткам на голове, похожим на солнечные лучи, а также по тридцати суставам на шести ногах, то есть по числу дней в месяце, воина — как думали, в связи с рождением скарабея прямо от солнца.
Раньше не знали, для чего жуки катают шары. Не находя этому объяснения, люди символически отождествляли действия жука с движением по небу Солнца и Луны. Луне же и Солнцу древние египтяне поклонялись как божествам.
Когда человек умирал, его сердце удаляли, а вместо него клали вырезанного из камня жука-скарабея. Иногда полдюжины таких каменных жуков клали под одежду мумии вместо фигурок богов, а на жуках вырезались надпись: «О, мое сердце, стань передо мною как свидетель!» Нередко жука изображали и на самом саркофаге.
Египтяне думали, что все жуки-скарабеи мужского пола и считали их особой расой воинов. Это представление перешло и к древним римлянам, которые изображали скарабеев на кольцах, на щитах как талисман, пересылали из похода или путешествия домой как знак удачи. В ранних египетских династиях маленьким амулетам, изображавшим жуков, присваивали имена фараонов, членов их семьи и официальных лиц. Часто на них писали еще и дату какого-либо исторического события. Священными считались, по меньшей мере, семь видов навозников, и каждый почитался определенными династиями в разное время.
Если священный скарабей встречался на дороге, то его обходили стороной: был ли
Сейчас священный скарабей почти всеми забыт и потерял свою былую славу. Никто не высекает его изображения. Катает он свои шары в полной безвестности, никому не нужный, никем не замечаемый, запыленный, перепачканный в навозе. Впрочем, древний культ скарабея в какой-то мере сохранился до наших дней и кое-где считают, что этот жук приносит счастье.
У меня не выходит из головы необычное поведение жука, мне кажется, что причина, благодаря которой жук, чье ремесло не способно вызвать симпатии у людей брезгливых, кроется именно в этой позе. Хотя для жителей Средней Азии поза жука служила и предметом шуток. Вспоминается такая народная туркменская шутка:
«Как-то пригласили Эрали-Ишана разделить наследство между сыновьями умершего бая. Он взял с собой ученика поэта Кемине. „Будет и собеседником по дороге, и за лошадью посмотрит“, — решил мулла. Оседлали ему породистую кобылу, а Кемине — захудалую клячу, и они поехали. На дороге мулла увидел жука-навозника, катившего свою добычу. Желая отплатить Кемине за его насмешки, мулла ядовито заметил: „Не находите ли, Кемине, что этот навозник смахивает на текинского бедняка, который тащит домой мешок с объедками?“ Кемине легонько стукнул жука прутиком, тот выпустил свою добычу и поднял передние ноги. Поэт рассмеялся: „По-моему, он больше похож на муллу, мой тагсыр. Посмотрите, он поднял руки и читает молитву!“»
Пока я перебирал в памяти все, что когда-либо читал про жуков-навозников, мой скарабей, изрядно истощив силы, неожиданно и как будто без раздумий выбрался из ямки, поднял надкрылья, распростер из-под них большие прозрачные крылья, легко поднялся в воздух, загудел и скрылся за желтыми барханами.
Куда он умчался? Быть может, почуял новую добычу и решил, что не стоит больше тратить сил на шар, причинивший столько неприятностей. Или ему не понравилось, что рядом торчит наблюдатель, которого приходится пугать, подняв передние ноги кверху.
Несколько часов мы раскачиваемся в машине на ухабах, лениво поглядывая по сторонам. Всюду одно и то же. Бесконечная лента гравийной дороги, желтая выгоревшая на солнце земля с редкими кустиками боялыша и синее небо. Справа пустыня Бетпак-Дала, слева пустыня Джусан-Дала. Долго ли так будет? Кое-кто не выдержал, задремал. Но показались блестящие пятна такыров. Туда идет едва заметный, давно наезженный путь, как раз для нас. И, когда машина, накренившись набок, сползла с шоссе, все оживились.
Такыры, возле которых мы остановились, оказались прекрасными. На них еще сверкает синевой вода, ветер, набегая, колышет ее рябью — совсем как на озере. И вдали плавает несколько уток. Вода вызывает оживление, хотя к ней не подступиться по илистому берегу. Солнце сушит такыры и кое-где начинают появляться трещины, образующие шестигранники.
Гладкая, чуть розоватая под лучами заходящего солнца и совершенно ровная площадь такыра изборождена следами куликов и уток. А вот и следы черепахи. Упрямое животное, не меняя ранее взятого направления, заковыляло в жидкую грязь, покрутилось там, но нашло в себе здравый смысл повернуть к спасительному берегу. Представляю, как она перепачкалась в глине!