Загадки топонимики
Шрифт:
В шведском языке существуют слова «lilla» — крошка, малышка (о девочке), «lille» — то же самое, но в применении к мальчику. Есть там и слово «puttinafsk», «putte» — малютка, малыш, пупсик, ангелочек.
Мне не известно, изучал ли и знал ли Джонатан Свифт шведский язык. Но для того чтобы знать эти слова, не нужно углубленного овладения языком, они могли войти в его словарный запас случайно. И очень легко могли соблазнить его на их объединение в одном наименовании «страны людишек-крошек» — Лилипутии.
Вполне возможно, что так оно и было.
Думается,
Я приводил примеры «топонимотворчества» гениальных людей, великих мастеров языка, слова и мысли. Но, само собой, оно стало возможным только потому, что стремление и умение измышлять названия нигде не существующих стран всегда жило в художественном творчестве всех народов. Достаточно перебрать памятники русского фольклора.
Искони веков народ воображал себе разные дивные, небывалые, сказочные страны. Порою — как у Мора и Свифта — чудесные края счастья и радости, крестьянской справедливости, человеческой правды. Порою, наоборот — обители всего дурного, черного, злобного, что так хорошо он испытывал у себя дома и что стремился нарисовать наиболее резкими чертами где-то там, за тридевять земель.
Живо в наших преданиях и народных сказках АЛЫБЕРСКОЕ ЦАРСТВО, подобно свифтовскому Бробдиньягу, населенное могучими великанами. Откуда взялось столь звучное имя? Судя по всему, оно связано с тюрко-татарским выражением, «алыб-ири», которое именно и значило «великан». Так по крайней мере судит о нем известный ученый, специалист по русской этимологии М. Фасмер.
Упоминается в сказках, былинах и преданиях заморская ВЕДЕНЕЦКАЯ ЗЕМЛЯ. Разгадывая утопический топоним, люди науки строят различные предположения. С одной стороны, он кажется им связанным с именем уже в древние времена всему миру известного итальянского торгового города ВЕНЕЦИИ. Жителей Венеции наши предки именовали «венедици». В «Слове о полку Игореве» в гриднице Святославовой толпятся люди:
Ту немци и венедици, ту греци и морава, поют славу Святославлю, кают князя Игоря…Хорошо известно, что в сложных, особенно иноязычных, словах славянские языки допускают нередко так называемые «метатезы», перестановки звуков. В древней Сербии хождение имели венецианские монеты, «пистоли», сербы именовали их «ведениками», а не «венедиками». Вполне вероятно, что слово «веденецкий» образовалось таким же способом.
Но есть и другая возможность. Совсем близко от старых русских пределов, где-то на балтийских берегах, стоял, если верить сказкам, дивный город ЛЕДЕНЕЦ…
Нет, не построенный из сладостей город детских выдумок. Есть кое-какие основания полагать, что такое имя наши предки придавали старому ТАЛЛИНУ — РЕВЕЛЮ, первоначально — датскому замку в стране эстов. Откуда оно взялось?
Слово Таллин так и значит «датская крепость» (линна). Но известно, что в средневековых латинских источниках город обозначался как ЛИНДАНИССА. Слово одни выводят из скандинавских «линда» — необработанная земля и «нэс» — коса, мыс; другие связывают его именно с финским «линна» — крепость. От «Линданисса» до «Леденец», как вы сами понимаете, проложить мост не так уж затруднительно для языка…
А раз так, то возникает вероятие, что имя Леденец, Леденецкая Земля могло преобразоваться в Веденецкую Землю. Нельзя забывать, что в те времена легенды, сказки, просто рассказы передавались не книжным путем, не при помощи письменных знаков, обладающих способностью закреплять и сохранять то или другое произношение, а по памяти, из уст в уста, когда звуки отступают на задний план перед смысловым образом имени, а образ может видоизменяться самым причудливым путем — лишь бы он не обессмысливался.
Так и город Леденец (от «лед, ледяной») мог легко превратиться при бесчисленных переходах из головы в голову в Веденец (от «вести», «веденый»).
Трудно рассчитывать на то, чтобы когда-нибудь нынешняя двойственность в объяснениях заменилась тут бесспорной точностью. Примиримся с нею: топонимика!
Живет в старых преданиях русских сказочная река СМУГРА, на которой киевские богатыри разгромили витязей Цареграда, она упоминается в «Сказании о киевских богатырях». Очень возможно, что в повествовании отразились несравненно более поздние события. Как известно, в 1480 году хан Золотой Орды Ахмат двинулся на Москву, все меньше и меньше подчинявшуюся ордынской воле, но был остановлен московской ратью на берегу реки УГРЫ. Долго два войска стояли друг против друга, наконец, не выдержав, Ахмат отступил восвояси. Тут, на реке Угре, закончился несчастный период чужевластия на Руси, Московское государство окончательно закрепило свое право на, как теперь мы говорим, «суверенное» существование. Такое событие не могло не отразиться в народной памяти и в народной поэзии. Но газет и печати тогда не было, связи между Москвой и далекими окраинами земли Русской, где жили и творили свои «старины» олонецкие, архангелогородские, мезенские сказители, были сложными и трудными. Как было им, все время витавшим в былинном мире времен Владимира киевского, не приспособить к тем, освященным уже поэзией, временам и современные новости?..
Вероятно, в сложном процессе творческого претворения живых событий жизни в золото эпической поэзии реальная река Угра и стала сказочной Смугрою.
Существующее в нашем фольклоре ЗАДОНСКОЕ ЦАРСТВО, казалось бы, должно было находиться «за Доном», где-то в предкавказских степях, у Азовского моря. Изыскания литературоведов, однако, не позволяют поместить его там, несмотря даже на то, что «царством» правил «задонский салтан».
Судя по тому, что с тем сказочным царством связывается деятельность Бовы Королевича, а этот герой древней поэзии пришел к нам из итальянской поэзии, есть основания считать, что в Задонское царство наши полупереводчики, полуподражатели чужеземным легендам превратили СИДОНИЮ — страну города СИДОНА. Там и жил родоначальник нашего Бовы Королевича.
Очень смутно все то, что языковеды могут сказать по поводу славного КИТЕЖА-ГРАДА, утонувшего в водах глухого озера в Горьковской области, чтобы избежать Батыева полона и разорения. Имя баснословного города иногда передается как КИДИШ, что дает этимологам повод связывать его с финским «кидес» — глубокая пещера. Но уверенности в законности такого сопоставления пока что ни у кого нет. Надо искать более убедительных этимологий. Может быть, найти их падет как раз на вашу долю, мои читатели…
Встречаются в устном (теперь уже, правда, давно записанном) народном творчестве и, так сказать, «полутопонимы». Тот, кто знает русские былины, помнит неоднократное упоминание в них КРЕСТА ЛЕВАНИДОВА. Богатыри проезжают мимо него, назначают у него свои встречи. Это одновременно как бы некий памятник прошлого, но и название места. По просторам нашей страны в свое время было разбросано немало крестов, либо просто установленных на холмах и росстанях, либо высеченных на огромных валунах. Один такой крест сохранился доныне на выступающем из воды камне на Западной Двине ниже Витебска. Его, как и многие другие, оставил нам полоцкий князь Борис в качестве путеуказующего знака у опасного для плавателей места. Известен крест у впадения Верхней Волги в Стреж-озеро. На нем написано: «6641 года месяца июля 11 дня почах рыти реку сию яз, Иванко Павловиц и крест сь поставих». 6641 год по нашему счету — год тысяча сто тридцать третий.
Подумайте только: «Слово о полку Игореве» будет создано лишь пятьдесят четыре года спустя. Сам Игорь двинется «почерпнуть шеломом Дону» через пятьдесят два года… Какая бесконечная даль! Но в этой дали уже Иванко Павлович утвердил свой памятник на берегу великой реки в глухой лесной чаще, возле мало кому в мире ведомого озера!.. И он достоял до нас.
Не удивительно, если историк Н. Воронин пишет: «Запечатленный в народном эпосе Леванидов крест на Пучай-реке отражает привычный образ путевого креста на «пучинах» у порогов и перекатов».