Загадки творчества Булата Окуджавы. Глазами внимательного читателя

Шраговиц Евгений Борисович

«Старый пиджак» послужил предметом рассмотрения в статье А. Жолковского «“Рай, замаскированный под двор”: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы» [85] , впервые опубликованной в 1979 году. Метод инвариантов, примененный к текстам Окуджавы в этой статье, насколько нам известно, Жолковский перестал использовать позднее в работах о поэзии. Но статья многократно переиздавалась, в последний раз в 2005 г.; очевидно, автор не усомнился в положениях, к которым привел его анализ.

85

Жолковский А. Rai, zamaskirovannyi pod dvor: Zametki o poeticheskom mire Bulata Okudzhavy [Paradise disguised as a courtyard: Notes on the poetic world of Bulat Okudzhava]. Neue Russische Literatur 1 (1979). P 101–120 (Russian version). Другие издания: Жолковский А.К. «Рай, замаскированный под двор»: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы// Жолковский А. К. Щеглов Ю. К. Мир автора и структура текста. Статьи о русской литературе. Tenafly, NJ: Эрмитаж, 1986.,

С. 279–308. А также: Жолковский А. «Рай, замаскированный под двор»: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы» // Жолковский А. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М. 2005. C. 109-135

Поскольку обсуждение правомерности приложения метода инвариантов к исследованию поэтического мира лирического поэта выходит за рамки настоящей работы, мы остановимся только на результатах анализа конкретного стихотворения «Старый пиджак», разобранного в статье А. Жолковского, так как именно оно является объектом нашего внимания. В качестве литературных предшественников «Старого пиджака» А. Жолковский называет две песни Беранже, известные в России в нескольких переводах [86] . Вот как А. Жолковский описывает эти стихи: «В обоих текстах фрак метонимически представляет поэта, символизируя его любовные и социальные успехи и неудачи. Особенно близок к Окуджаве потёртый старый фрак, заштопанный героиней и сопровождающий поэта в могилу. В более широком плане “Старый пиджак” можно считать ещё одним выходцем из гоголевской “Шинели”» [87] . Очевидно, А. Жолковский решил, что в тексте Окуджавы старый пиджак играет ту же роль и обладает той же символикой, что и фрак у Беранже, и учитывал эту гипотезу, анализируя текст Окуджавы методом инвариантов. Однако между песнями Беранже и русскими стихами, включая «Старый пиджак», есть одно существенное различие: в произведении Окуджавы, так же как и в стихотворении Г. Иванова, кроме предмета одежды, фигурирует Портной, или поэт, а это объединяет их и с прозой Мандельштама, и со стихами Жуковского и Хемницера. Жолковский не обратил внимания на этого персонажа, что стало главной причиной ошибок в интерпретации «Старого пиджака».

86

«Mon habit» и «L’Habit du cour, ou visite a une altesse», известные в России в нескольких переводах: «Фрак», или «Мой старый фрак» Д. Т. Ленского, «Мой кафтан» Л. Мея, «Новый фрак» В. Курочкина, «Придворный кафтан» М. Л. Михайлова, «Придворная одежда» А. Коринфского (см. Беранже 1957:108-9, 144-5. 606-7, Курочкин 1957:367-9, Михайлов 1969: 410-11). (Ссылка приведена в том виде, каком она присутствует в работе А. Жолковского.)

87

Жолковский А. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М. 2005. Примечания. С. 541. Примечание 5.

Итак, вот что написал об этом стихотворении А. Жолковский в заключении к своей статье:

«Как видим, “Старый пиджак” не только каждой своей строчкой воплощает инварианты Окуджавы, но и достаточно в этом смысле представителен. В нем манифестированы: и отрицательный полюс: “потертость” и (подразумеваемое) “одиночество, отсутствие любви”; и положительный: “любовь”, “прекрасное” (выглядел счастливым); и широкий спектр медиаций между ними. В числе медиаций – характерные типы мировосприятия: “главное за будничным” (любовь за пиджаком), “вера”, “перемены”, “новое”, “начинательные жесты”, “возвращение”, “передышка”, “годы”; прагматические мотивы: “страдания”, “просьбы”, “помощь, забота”; предметные мотивы (перечисленные выше); стилистические: обороты с чтобы, пока, едва, а также разнообразные способы выражения “модальности”: “шутка, чудачество, искусство”, “тихость, молчаливость”; финальный оксюморон… В “Старом пиджаке” отсутствуют: категорические образы “голого идеала”: “строгое”, “нужное”, “порядок”, и т. п.; категорические ситуации типа “слепота”, “не обращать внимания”, “гордость” и вообще морально-этические категории (предполагающие конфликт); а также такие масштабные мотивы, как “дорога”, “призывы”, “трубы”, “судьба”» [88] .

88

Жолковский А. К. «Рай, замаскированный под двор»: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы» // Жолковский А. К. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М. 2005. С. 134.

Продолжаем цитирование статьи Жолковского: «Формулировка соответствующей локальной темы позволила бы, далее, осмыслить роль в ее реализации ряда специфических выразительных решений, общей чертой которых является “воплощение высокого в мелком обыденном, будничном”. Мы имеем в виду: центральный символ стихотворения – метонимию “старый пиджак = любовь, счастье, жизнь”; согласованное с этим воплощение инвариантного мотива “искусство” в виде искусства кройки и шитья; бытовое вплоть до косноязычия словечко так, проходящее через все стихотворение и в последней строке оттеняющее финальный оксюморон (Как бы не так..)» [89] .

89

Там же.

Метод, предложенный Жолковским, не помог ему распознать, о чем, собственно, эта песня, и понять ее символику. Центральным

символом стихотворения он назвал метонимию «старый пиджак = любовь, счастье, жизнь», подразумевая, что она перекочевала в произведение Окуджавы из песен Беранже. Жолковский не учел, что песня Окуджавы гораздо сложнее «Старого фрака». В ней есть и ирония, и аллегорическое начало, и больше действующих лиц: герой-скептик, портной-поэт, Муза, любви которой он добивается; пиджак – это результат творчества, и предметы и персонажи взаимодействуют совершенно не так, как у Беранже. Похоже, что всё это ускользнуло от внимания критика. А старый пиджак в роли центрального символа стихотворения выглядит аляповато. Метафора, связывающая высокие материи с вещью, как было отмечено при обсуждении «Шинели», всегда имеет комическую окраску. Если старый пиджак в тексте считать метафорой любви, счастья, жизни и при этом ставить его при интерпретации во главу угла, произведение приобретет в наших глазах характер пародии. А коли уж выбирать «центральный образ стихотворения», то им окажется вовсе не пиджак, а поэт, изображенный как портной. (Наша развёрнутая трактовка песни Окуджавы представлена сразу после разбора работы Жолковского.) Критик также выделил в стихотворении отрицательный и положительный полюса, отнеся к отрицательному «потертость» и (подразумеваемое) «одиночество, отсутствие любви», а к положительному – «любовь, прекрасное» (выглядел счастливым). Не говоря уже о том, что практикуемый Жолковским полюсный подход весьма спорен, к отождествлению потертости и одиночества, отсутствия любви трудно относиться серьезно. К тому же Жолковский утверждает, что всякий найденный им мотив в песне «Старый пиджак» не меняет своего значения и в других сочинениях того же поэта. Так что, по его логике, если Окуджава пишет: «Потертые костюмы сидят на нас прилично», это тоже следует трактовать как знак одиночества и отсутствия любви.

Положительным полюсом стихотворения Жолковский называет «любовь, прекрасное», что мы опять-таки считаем сомнительным и тривиальным; если иметь в виду ироническую аллегорию в песне, «положительным» полюсом для лирического героя можно назвать верность своему предназначению как творца, которой он надеется заслужить любовь Музы.

Далее критик отмечает, что в стихах Окуджавы угадывается «“главное за будничным”, в данном случае “любовь за пиджаком”» – за этой особенностью текста, как он считает, стоит мировосприятие Окуджавы. Очевидно, критик не замечает, что «любовь за пиджаком» звучит как плохая шутка. В действительности же стихотворение Окуджавы иносказательное, а иносказание – это не «мировосприятие», а техника, с помощью которой поэт маскирует свои истинные творческие проблемы, аллегорически представляя их в виде бытового эпизода.

Что касается мотивов, по мнению критика не представленных в стихотворении, то в их числе он называет «категорические образы “голого идеала”»: «строгое», «нужное», «порядок», и т. п. Между тем в стихотворении налицо персонаж, в представлениях которого эти категории очень существенны; даже, можно сказать, они для него святы – это портной, которого можно полностью уподобить поэту: творцу вообще или определенной части личности самого Окуджавы. Действия портного-поэта и его мировоззрение – образец порядка и строгости. Кроме того, Жолковским совершенно упущена из виду мягкая ирония автора по отношению к человеку, безоглядно верящему в значительность пользы, которую может принести миру его труд (или горькое подтрунивание автора над самим собою, если считать, что портной у Окуджавы – это поэт). Кроме того, среди отсутствующих в стихотворении Жолковский называет «такие масштабные мотивы, как “дорога”, “призывы”, “трубы”, “судьба”». Надо сказать, что, по нашему мнению, отношения Поэта и Музы – вполне масштабный мотив.

Таким образом, пример применимости метода инвариантов к текстам при анализе конкретного стихотворения Окуджавы «Старый пиджак» превратился в контрпример, то есть метод оказался неэффективен в данном случае. Причиной неудачи, по нашему мнению, явилась сравнительная семантическая и структурная сложность стихотворения, не укладывающаяся в схему, предложенную автором статьи, а также игнорирование литературных контекстов (за исключением двух песен Беранже).

Теперь прочтем это стихотворение внимательно:

Я много лет пиджак ношу.Давно потерся и не нов он.

В качестве вступления автор описывает свой старый пиджак. Далее он так развивает сюжет:

И я зову к себе портногои перешить пиджак прошу.

Здесь начинает проступать абсурдистский характер сюжета. Вызвать на дом портного – традиционная привилегия богатства. При этом у героя, очевидно, дружеские отношения с портным, поскольку он может его «позвать» к себе, а не «пригласить», как было бы с малознакомым человеком. С другой стороны, состоятельный человек заказал бы себе новый пиджак вместо старого. В период, когда появилась песня, у Окуджавы не было даже своего жилья. Герой просит портного перешить пиджак. Ответ на вопрос, зачем это нужно, парадоксален с точки зрения здравого смысла: в переделанном пиджаке герой будет выглядеть «иначе». Все это означает, что в стихотворении Окуджава не гнался за бытовой достоверностью, не стремился, чтобы описание ситуации было реалистичным: ему было важно совсем другое.

Я говорю ему шутя:«Перекроите все иначе».

Тут можно заметить, что невозможно «перекроить все иначе» в однажды скроенном пиджаке. С другой стороны, оборот напоминает несбыточное пожелание, которое часто высказывают люди касательно собственной судьбы или каких-то качеств, которые нельзя полностью изменить. Однако далее Окуджава дает понять, о чем же идет речь:

«…сулит мне новые удачиискусство кройки и шитья».