Загадочная душа и сумрачный гений
Шрифт:
– Угу. Вот так вот. Судить Императора. Замечательно. И кто же этим займется, позвольте полюбопытствовать?
– Народ русский.
– Народ? Русский? Занятно. А в ВАШЕЙ истории получилось что? Если мне Михаил Лаврентьевич все изложил верно, то ни суда не было, ни следствия. И только сговор кучки иудеев, поляков, латышей, австрияков и разных прочих инородцев, которых наш русский народ с рабской смиренностью слушал, и которым безропотно подчинился...
– Далеко не безропотно, Ваше Величество...
– Да, конечно, гражданская война...
Хотя, собственно говоря, может, Вы и правы. Особенно рассуждая с высот лежащего между нами столетия и вашего образования. Ведь Вас ТАМ учили, что революция это хорошо и правильно, что отжившее должно освобождать дорогу новому. А если не уходит само, то сметать, выжигать как скверну, каленым железом.
Я это все понимаю, конечно. Как понимаю и то, что со стороны государственной власти и дворянства было наделано много ужасных ошибок, приведших народ наш к озлоблению. Но скажите, вот когда возводят на эшафот человека действительно виновного, осужденного судьей, это - правильно? Вы же сами сказали - "судить"?
– Да, Ваше Величество. Так я и считаю. Так - правильно.
– Наверное. Но за что умерщвлять его детей, жену, друзей? Конечно, на все есть воля Всевышнего, - Николай коротко перекрестился, - Но у меня такое зверство просто не укладывается в голове! И кинуть невинноубиенных в яму в тайге. Как такое возможно, Василий Александрович?
– Это мерзость, конечно. Но ведь и гражданская война после революции, Николай Александрович, это явление само по себе страшное, вынуждающее творить жуткие вещи.
В такое время в смертельной схватке за власть побеждают не мораль и честь, а беспощадность и решительность. Если уничтожить бывшего властителя и его близких, то пресекается вероятность реставрации династии. Вы же помните пример французов. А, кроме того, после их гибели некому будет потребовать деньги правившей семьи, вложенные в иностранные банки.
– Именно, что мерзость. А выходит, что наш народ русский и на такое способен. Хотя, наверное, версию о деньгах, мы тоже не можем отметать. Мне Михаил говорил об этом. Значит, так и не были найдены документы, впрямую изобличающие господина Ульянова в этом деле?
– Нет, Ваше Величество.
– Странно. По логике вещей их могли хотя бы сфабриковать.
– В период существования Советского Союза это было очень рискованно. А после - какой смысл? Посчитали напрасным трудом. Да, и кто же предположить мог, что ВЫ ОБ ЭТОМ УЗНАЕТЕ?
– Ну, да. Все логично, Василий Александрович. Уже не стоило свеч, - Николай невесело усмехнулся, явно не оценив шутку Балка, - Но понимаете, меня гнетет даже не сам факт цареубийства. Все мы ходим под Богом. Я видел, как умирал мой дед. Теперь, поговорив о многом с Мишей, уверен, что и моему отцу могли "помочь"...
Но безвинные души-то за что, Господи!? Я понимаю, что Михаил Лаврентьевич искренне рассказал мне все, что знал. Но надежда, что все-таки это не так, теплилась. Значит, так все и было. Боже мой, как я хотел обмануться...
– Николай Александрович, увы, так и было. Но ведь сейчас ключевые точки мы проскочили почти без потерь. Самое главное на данный момент сделано, - восточная политика России сохранена. Конфронтации с немцами Вы уже не допустите. И, в общем, сделан мощный задел на будущее. В народ стрелять Вашей гвардии не пришлось, а отщепенцев и провокаторов люди теперь сами загоняют по подворотням.
– Да, "Кровавое воскресенье". Страшно даже предположить, что такое должно было случиться. Грех... Смертный грех... Неудивительно, что ОН так покарал.
– Ну, если мое мнение хотите знать, Ваше Величество, коль я бы был судьей над Вами там, в моем мире, то судил бы Вас не за это. С мятежом правитель бороться, как ни крути, а обязан. Ведь среди толпы были и вооруженные люди. И цели у них были...
– Вот как? Очень нтересно...
– Николай вновь коротко взглянул Балку прямо в глаза, - А в чем же тогда, любезный Василий Александрович, Вы бы меня обвиняли? И за что судили?
– Да за отречение Ваше в первую очередь! За то, что фронт, армию бросили. Такое не прощается, Ваше Величество. Никому! А еще за вступление в войну с неподготовленной армией и флотом. Ни Сербия, ни все Балканы целиком, ни проливы эти несчастные, ТАКИХ жертв не стоили. Да еще против германцев. ЧТО НАМ С НИМИ ДЕЛИТЬ!?
Николай остановился. Резко повернулся к замершему Балку. Лицо царя было спокойно. Но глаза!
– Спасибо Вам, Василий Александрович. За правду от сердца. Я Вам - верю. За честную и храбрую службу, спасибо. И... за справедливость. Поверьте и Вы: для меня рассказ Михаила Лаврентьевича тоже был страшным шоком. Отречение на пороге победы! Что же они со мной такое смогли сделать? Я, кстати, не исключаю, что был какой-то грязный шантаж...
– Семья Ваша была в заложниках. Не доглядели Вы. Да и что бы это была за победа, когда Россия должна была своим союзникам больше десятка годовых бюджетов? Сие и близко не победа, а, простите, форменное рабство.
Николай нетерпеливо стянул перчатку, сдернул с усов намерзшие льдинки, досадливо поморщился. Было понятно, что затронутый момент ему не просто неприятен. Он его гнетет... Но через пару секунд царь уже взял себя в руки.
– Все. Давайте пока не будем больше о грустном, Василий Александрович, если не возражаете...
Капитан Балк. Станьте смирно! Клянетесь ли Вы верно, не лицемерно и бескорыстно служить Империи Российской, Престолу, Нам, так же честно и самоотверженно исполняя торжественную клятву присяги, что дали Вы нашей Родине там, в Вашем времени?
– Клянусь, мой Государь!
– Вольно, капитан. Отныне Вы - офицер Российской Императорской армии. Нашей Гвардии. И мой флигель-адъютант. И, кроме того, имеете право персонального доклада своему Государю в случае возникновения любых особых ситуаций. В любое время. Но об этом - никому. Будут знать только министр Двора, Мосолов, Спиридович и я.