Загадочный незнакомец
Шрифт:
— Однако, Лиза, мне бы хотелось прибавить, что мы с твоим папенькой не тираны. И ежели ты не будешь расположена к человеку, который задумает просить твоей руки, то мы неволить тебя не станем.
— Маменька, я полагаюсь полностью на вашу с папенькой разумность. Вы же желаете мне только добра, — улыбнулась Лиза.
— Какое счастие иметь такую послушную дочь! — воскликнула княгиня.
6
Князь Гвидо оставался верен своим решениям. Он принялся оказывать Елизавете Гавриловне знаки внимания и на каждом балу танцевал с нею не менее двух танцев, и на каждом вечере сидел подле нее. Вокруг все только и твердили о том, что это что-нибудь да значит и что, верно, быть свадьбе.
На одном из раутов баронесса Юлия Николаевна, приметив, что Хованских нет, подошла к Кавальканти и, наведя на него свой знаменитый лорнет, спросила со свойственной ей прямотой:
— Неужели верно то, что мне кажется и о чем все твердят в свете?
— Что именно? — оборотился к ней князь Гвидо.
— Что вы влюблены и собираетесь посвататься к княжне Хованской?
— Влюблен? Не знаю… — рассмеялся Кавальканти. — Посвататься? Признаться, я думал об этом.
— Вот как? Вы откровенны, и весьма.
— Так же, как и вы, сударыня. Вы не находите?
— Нахожу, — ответно улыбнулась Юлия Николаевна.
Баронесса посмотрела в сторону и направила свой лорнет на очередную жертву своего любопытства. Кавальканти украдкою посмотрел на нее.
Ей было только тридцать шесть лет. Возраст не юный, но и не старый. Волоса ее были самого светлого оттенка, а глаза — голубые, как северное небо. Но она была слишком умна и чересчур прямолинейна для того, чтобы ею можно было всерьез увлечься. Однако она была вдовою, а стало быть, у нее был муж, которой, возможно, любил ее. Впрочем, может, и нет. Как и везде, браки здесь устраивались из сугубого расчета.
«Интересно, — подумал князь, — не слишком ли дерзко будет задать вопрос о ее чувствах к мужу? Мне бы хотелось знать ответ, черт побери!»
— О чем вы думаете, князь? — хитро прищурилась баронесса, внезапно обернувшись к Кавальканти.
— Я думаю о вашем муже.
— Что? — изумилась Юлия Николаевна.
— Точнее, — смутился князь, — мне интересно, любил ли он вас?
— Что за вопрос! — поразилась баронесса. — Почему вас это интересует?
— Я просто задался вопросом: а смог ли бы я любить такую женщину, как вы? Вы умны и резки, это пугает.
— Что же, откровенность за откровенность, князь. Мой муж любил меня, и брак наш состоялся по обоюдному согласию. Быть может, в молодые лета я была не так… резка и умна, — усмехнулась Юлия Николаевна. — Однако вы странный человек, сударь. Если бы я была не я, то испугалась бы вас.
— Значит, вы меня не боитесь? — спросил Кавальканти.
— А вас надобно бояться? — ответила она вопросом на вопрос.
— Нет, вовсе нет, — начал уверять князь.
— А стоило бы, полагаю, — прищурилась баронесса.
С этими словами Юлия Николаевна опять отвернулась и навела свой лорнет на молодого Голицына, который лишь недавно стал появляться в свете и выглядел порою презабавно. Но мысли ее заняты были вовсе не молодым Голицыным. Баронесса размышляла о том, сколь странен этот итальянский князь. Как не похож он на других людей, и не потому, что он иностранец, а… Но вот почему, она не могла бы сказать. Она только понимала, что даже его внешность вызывает в ней какие-то неопределенные подозрения. Юлия Николаевна поежилась. На нее повеяло каким-то холодом, совершенно неожиданным в этой теплой комнате.
— Что с вами? Вам нехорошо? — участливо осведомился князь.
— Нет, нет, все в порядке… Вот только… — Баронесса замолчала.
— Что?
— Я должна поговорить с молодым Голицыным и заметить ему, что так себя вести негоже! — решительно прибавила Юлия Николаевна.
— Это ваш долг, полагаю.
— Да, ведь Голицын мне сродни. Вы, уповаю, извините меня? — баронесса глянула на собеседника.
— Разумеется, — поклонился Кавальканти. Юлия Николаевна кивнула князю и отошла тотчас в сторону.
Кавальканти усмехнулся, будто поняв или почувствовав, что ощутила рядом с ним Юлия Николаевна. Но, заметив произошедшее, он только сильнее уверился в мысли о том, что ему надобно жениться. На следующий же день князь Гвидо был у Хованских, сделал предложение Елизавете Гавриловне и получил на то согласие ее родителей.
7
— Что же, тут можно было бы и ударить по рукам! — потер ладонь об ладонь Гаврила Иванович.
Только что поутру явился к нему князь Кавальканти, просил аудиенции и, едва только Гаврила Иванович принял его, тут же перешел к делу и просил руки Елизаветы Гавриловны.
Князь Гвидо изъяснялся просто и ясно. Он не говорил о безумной любви, не блистал глазами, а просто сказал, что в последний месяц более всего примечал княжну Хованскую. Что и манерами, и воспитанием, и лицом, и происхождением княжна Елизавета перед ним первее всех прочих. Что ему, князю Кавальканти, пора жениться, и теперь он чувствует неодолимую потребность и стремление к браку, как никогда ранее. И что, ежели то будет угодно князю Хованскому, то он, князь Гвидо Кавальканти, просит руки его дочери, Елизаветы Гавриловны. Именно на эту тираду Гаврила Иванович кивнул головою и сказал, что «тут можно было бы и ударить по рукам».
— Как интересно у вас говорится, князь, — улыбнулся Кавальканти в ответ на слова будущего тестя. — «По рукам…»
— Ну а как иначе сказать? — пожал плечами Хованский. — Впрочем… Есть у меня сомнение…
— Какое?
— Вы же католик, верно, сударь?
— Верно.
— А Лизавета Гавриловна, как и мы, православная, и веру менять, думаю, ни она сама не пожелает, да и мы не позволим, вы уж простите великодушно.
— Я это вполне понимаю, Гаврила Иванович, — ответил Кавальканти, — а посему отвечу вам, что сия страна близка моему сердцу, моей душе и моему разуму. Думаю я, здесь остаться навсегда. Поэтому решил, что, ежели найду себе здесь жену — здешнюю уроженку, то веру свою сменю и приму православие.