Загадочный пациент
Шрифт:
Маленькие перья неторопливо кружатся в воздухе перед моими глазами, медленно оседая на землю. Они повсюду. Укрыли толстым покрывалом всю комнату.
Глядя на это я невольно залюбовалась. Было в этом что-то магическое.
На мою ладонь оседает маленькое перышко, поглаживаю его большим пальцем, чтобы ощутить его легкость.
– И кто виновник этого торжества? – глухо спрашиваю, бросая на дочерей и здорового пса растерянный взгляд. – Кто разодрал все подушки и одеяла в комнате?
Мой голос даже хрипнет от этого зрелища. В
Судя по трём притихшим моськам, каждый приложил свою руку к этому беспорядку.
Две рыжие головы с растрёпанными волосами притихли и смотрели в пол, покусывая губы. Только делали вид, что им страшно. На самом деле они ничего не боятся.
Рыжие бестии, и в кого они такие?
– кто это все будет убирать? – стараюсь вложить в свой голос максимум грозности.
Позади раздаются неспешные шаги. Майлз с картонными пакетами, полными продуктов, проходит вглубь дома и становится за моей спиной. По его протяжному вздоху догадываюсь, что муж тоже впечатлён усилиями детей.
– А где Агата? – шепчет он. – Они убили ее и скрыли под этим белым покрывалом?
– Папочка! Папа! Мы не виноваты! – начинают причитать обе и кружить вокруг нас. – Мамочка только не ругайся! Не бей нас!
Две актрисы. Как будто я на них поднимала хотя бы раз руку.
И вообще, удивительно, как я могу быть страшнее Майлза? Он значит для них всегда божий ангел, а я слуга дьявола?
– Нет. – категорически говорю мужу, который уже растекается лужицей и готов им все простить. – На этот раз ругать их будешь ты! Хороший папочка!
Забираю у него пакеты и отправляюсь на кухню. Хочу сегодня приготовить лазанью. Девочки очень ее любят. А Миша пусть побудет в моей роли – вечно ругающей и отчитывающей.
Через двадцать минут на кухне показывается и Майлз. Он успел снять рубашку и теперь разгуливает в доме в одних брюках. Возраст точно не трогает этого мужчину.
Груда мышц, ни грамма жира. Двигается как дикий медведь, так неторопливо, горделиво. Непроизвольно замираю и с жадностью рассматриваю его, с замиранием сердца скользя взглядом по его шрамам. Даже они прекрасны, подчеркивают его силу и статность.
Неужели этот красивый мужчина мой муж?
– Когда ты на меня так смотришь, я начинаю сходить с ума. – насмешливо говорит он, щёлкая меня по носу и становясь рядом со мной. – маленькая похотливая птичка!
– Я? Да я, олицетворение скромности!
– бросаю в мужа помидор, делая вид, что его слова обидели меня. – Если будешь и дальше вести себя так распутно, то добавлю в твою порцию лазаньи слабительное!
– И не такое ел с твоих рук и не умер. – Майлз приближается, вынимает нож из рук, убирает его в строну… Внимательно слежу, как он целует каждый пальчик по очереди, после чего языком слизывает остатки томата. – Помнишь, как ты хотела меня убить, ненавидела больше жизни? Наверное, и зарезала бы, если
– Не правда, я всегда тебя любила. С первой встречи в больнице. – отвечаю честно ему. – С той самой минуты, как протянула тебе баночку с лекарством…
В глазах Майлза появляется не здоровый блеск, почти безумие проскальзывает в уголках его души.
Он сильнее сжимает руку и притягивает меня к себе ближе. Остро чувствую его присутствие каждой клеточкой своего тела.
Мы оба напрягаемся и стараемся не издавать ни звука, любое неосторожное движение и нам сорвёт крышу. А в доме нет няни, дети могут забежать в любую секунду.
Говорят с годами чувства угасают. Ложь. Они только разгораются и разгораются…
– Когда ты ушла, я думал задохнусь… не бросай меня больше никогда. – Майлз скользит губами по моему виску, обдавая жаром. – Это был слишком длинный год. Я будто вторую жизнь прожил. В аду сгорел заживо… Не хочу испытать это вновь…
– И ты меня… - впиваюсь в губы Майлза, мне необходимо почувствовать его, ощутить вкус его губ.
Потеряв брата, я не могу позволить себе потерять кого-то еще из близких. Мне важно чувствовать и знать, что он рядом, цел и не вредим. И мой.
– Мила, смотри, Мама с папой целуются. Может быть у нас будет братик или сестричка!
Мы замираем, застуканные с поличным. Смотрим на друг друга, еще прижимаясь и чувствуя вкус губ. Мы два взрослых человека краснеем, как раки, под взглядом этих разбалованных девчонок.
– Убей меня до их восемнадцатилетия! – стонет Майлз, оттягивая незаметно штаны, чтобы скрыть своё возбуждение. – Так, а вы забыли, что наказаны?
– Папа!
– Без Папа! Значит становимся и помогает маме с лазаньей!
– детский труд запрещён во всех странах. – топает ногой Мила. – Если ты будешь заставлять нас работать, мы подадим в суд по правам человека!
– Куда? – выражение лица у Мишы становится опасным. Слышу даже скрип зубов.
– В Гавайский суд! – с важным лицом продолжает Стефа, скрещивая руки. – Вы не имеете права привлекать нас к тяжелому труду.
– Гавайский, значит. – усмехается Миша. – Ну пишите в Гавайский, дать листочек и ручку для составления письма?
Стефа сужает глаза и с очень важным выражением лица выдаёт:
– У нас есть свои!
Она берет сестру за руку и тащит в комнату, чтобы написать жалобу.
– может быть стоило их поправить, что суд по правам человека называется Гаагский, а не Гавайский? – мы начинаем смеяться вместе. Громко и до колик.
Девочки растут быстро, узнают мир так стремительно, что мы не успеваем за ними.
Я рада, что мои дочери не похожи на меня, не такие забитые и потерянные, они умеют постоять за себя и знают, что мы поддержим их несмотря ни на что.
Майлз никогда не будет искать сомнительные способы, чтобы их защитить. Он просто убьёт, придушит голыми руками того, кто поднимет руку на его детей.