Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли
Шрифт:
Глория копалась в сумочке. Когда она вытащила руку, в ней был маленький револьвер. Никогда раньше револьвера этого я не видел, но не удивился, нисколько не удивился.
— Вот… — Она подала его мне.
— Я не хочу. Убери, — сказал я. — Пойдем, вернемся внутрь. Мне холодно.
— Возьми его и подсоби Господу Богу. — Она втиснула револьвер мне в руку. — Застрели меня. Только так ты мне можешь помочь, чтоб я больше не мучилась.
«Она права, — сказал я себе. — Только так ей и можно помочь, чтобы больше не мучилась».
Маленьким мальчиком я проводил все лето у деда на ферме в Арканзасе. Однажды я стоял там у амбара и смотрел, как бабушка варит в большом тазу травяное мыло, и тут во двор пришел дед, ужасно расстроенный.
— Нелли сломала ногу, — сказал он.
Мы с бабушкой по ступенькам перебрались через плетень в поле, где дед перед этим пахал. Старая Нелли, все еще запряженная в плуг, лежала на земле и ржала от боли. Мы стояли там и смотрели на нее, только смотрели, и все. Дед вернулся с ружьем, с которым воевал в Гражданскую войну у Чикануга Ридж.
— Ступила в нору, — сказал он и потрепал Нелли по голове.
Бабушка отвернула мою голову и сама тоже стала глядеть в другую сторону. Я заплакал. Потом я услышал выстрел. Тот выстрел гремит у меня в ушах до сих пор. Я кинулся туда, упал на землю и обнял Нелли за шею. Я ее очень любил. Деда я возненавидел. Встал, подошел к нему и ударил кулаком по ноге…
Дед мне тогда объяснил, что он тоже любил Нелли, но вынужден был ее застрелить.
— Ничего лучшего для нее я сделать не мог, — сказал он.— Она уже была ни на что не годна. Только так ей можно было помочь, чтобы больше не мучилась…
Револьвер я держал в руке.
— Ну ладно, — сказал я Глории. — Скажешь когда.
— Прямо сейчас.
— Куда?
— Сюда. В висок.
Мол содрогнулся от удара огромной волны.
— Уже?
— Уже.
И я выстрелил.
Мол содрогнулся снова, и вода захлюпала, стекая обратно в море.
Револьвер я бросил через парапет.
Один полицейский сидел со мной сзади, другой вел машину. Ехали мы очень быстро, с включенной сиреной. Точно такой же сиреной, как та, которой нас будили на танцевальном марафоне.
— Почему ты ее убил? — спросил полицейский, сидевший на заднем сиденье.
— Она меня попросила, — ответил я.
— Эй, Бен, ты слышишь?
— Какой услужливый мерзавец, а? — бросил тот через плечо.
— И никаких других причин не было? — снова спросил полицейский.
— Но ведь загнанных лошадей пристреливают не правда ли? — сказал я.
И ДА УПОКОИТ ГОСПОДЬ ВАШУ ДУШУ…