Заговор генералов
Шрифт:
Да, кстати, хорошо что не запамятовал:
– Михаил Васильевич, подготовьте карту театра войны на нашем фронте с обозначением расположения армий, корпусов, дивизий, артиллерии и резервов.
Начальник штаба подумал: такую особой государственной секретности карту брать императору с собой в Царское Село вряд ли осмотрительно. А вдруг упадет на нее чей-либо взгляд? И зачем государю такая карта вне Ставки?.. Но, как обычно, возразить старый службист не посмел.
Царь уже покидал губернаторский дворец, чтобы отбыть на вокзал, когда ему передали
"Ох, будет теперь воплей!.." - тоскливо подумал царь.
Глава третья
18 декабря
1
Утренними газетами слух, истрепавший нервы столичным обывателям, был официально подтвержден: "Около Петровского моста найден прибитым к берегу труп Григория Распутина. Следствие производится судебными властями".
Страсти бушевали и в их палате. Катенька испуганно охал, лежа на животе. Есаул Шалый высказался определенно:
– Тра-таэта, так его за ногу! Гришка - первый заступник немчуры!Теперь мы прижмем их всех! Разве дело конокраду в царских покоях возлегать?
__ Как не совестно!
– впервые за все дни осмелился
возвысить голос на старшего по чину и возрасту прапорщик.- Гнусные сплетни!
– Не тявкай, щен. О "Яре" небось слыхал? А вот другая историйка: в суде привлекли одного за оскорбление имени. Вызвали свидетеля. Председатель суда спрашивает: "Ты сам слышал, как обвиняемый оскорблял словом?" А тот отвечает: "Да как же, вашество! И чего только не нес! Я уж и то ему сказал: "Ты все его, дурака, ругаешь, а лучше бы ее, стерву этакую!.."
– Да как вы смеете!
– задохнулся от возмущения Катя.
– Да это ж, это ж!..
– А разве я кого-нибудь назвал?
– раскатисто хохотнул казак.
– Давай, прапор, залечи свою задницу - мы с тобой на дуэли рубиться будем, согласен? Константин заплакал.
– А я тебе так скажу, коль серьезно: она самые строгие военные тайны обсуждала с Гришкой, а он все те тайны немчуре продавал. Всем известны шуры-муры Гришки с берлинскими банкирами и прочими "штофами"! Оттого кайзер все наши планы знал заранее. Теперь, слава богу, шабаш! Сколько Распутину от роду? Слыхивал, едва за сорок перевалил Старец - так ему и надо, мерзавцу, чтоб во дворце не блудил!
– Как можно?
– в отчаянии лепетал Катя.
– Связывать имя Распутина с именами!..
– он даже не осмелился выговорить.
– А кто Романовых на престол посадил? Мы, донские казаки! Посему имеем полные права спрос с них держать и правду-матку резать!
– отрубил Шалый.
Антон впервые услышал о Распутине в одиннадцатом ГОДУ, когда бежал с каторги. Конокрад и пропойца, битый-перебитый батогами у себя на родине, в Тобольской губернии, он вдруг оказался недосягаемо вознесен, начал понукать царем и царицей и едва ли не править всей Россией.
Это продолжалось без малого десять лет. Но разве пе ясно: если бы не гниение всех свай, подпирающих троя, не полное разложение верхушки и разнос самодержавной колымаги, несущейся под откос, - не был бы возможен и Распутин? Он лишь символ происходящего. Там, на каторгах и в централах, звенят кандальные цепи, куда более тяжелые, чем винтовки в руках солдат; страна задыхается от нехватки и хлеба и патронов; в рудниках и окопах заживо гниет целое поколение России. Безысходность - как в застойной болотной жиже. Гниль поднимается гангренозной синевой. А всё сводят к конокраду и о наиглавнейшем рассуждают как девчонка-санитарка Наденька. Не Распутина в проруби топить - сваи самодержавия надо крушить к чертовой матери!..
Сказать им об этом?.. Прапорщик онемеет от изумления. А есаул?.. Не трус. Вон как загнул о царе, царице и династии. Рубака. Но зачем говорить? Ради красного словца? Или и здесь, в лазарете, Антон хочет создать ячейку?.. Катя вряд ли подойдет: изнеженная московскими пуховиками душа. Казак бы пригодился. В бою, под пулями, он, наверное, надежный. Но в бою против кого и за кого?.. Не следует торопиться.
– Хватит об утопленнике, что там на фронте, Константин?
– повернул он разговор в обычное русло.
Прапорщик ухватился за газету, как за якорь спасения:
– Под Ригой: "Сильный обстрел наших позиционных участков и наступательные попытки пехоты. Кроме огня тяжелой артиллерии германцы использовали бомбометный огонь минами, начиненными газами..."
Он все еще не мог успокоиться и читал без выражения. Стертые слова и равнодушный голос. А у кого-то в эту самую минуту так же, как тогда у Антона, выжигает глаза...
– "На Румынском фронте, потесненные атаками противника, наши войска в районе Бакэу отошли на новые позиции..."
Путко вспомнил: там, в предгорьях Южных Карпат, на позицию его батареи среди болот вышел мипувшим летом генерал, бежавший из австрийского плена. Корнилов. Измученный, запаршивевший, с лицом вепря. Официальная молва вознесла его. Генерал был принят во дворце, награжден, произведен в следующий чин и назначен на корпус. Как тогда Кастрюлин-младший, Петр, огрел его по шее!..
Антон уже не слушал Катю. Отдался мыслям, в которых только и черпал тепло и надежду. Что бы с ним ни случилось, был он нужен и будет нужен! Не молоху войны - товарищам. Петру, длиннорукому заряжающему четвертого орудия, вестовому Цвирке, Авдею - всем солдатам, которых сплотил там, на батарее, и которым передал частицу своей правды.
Но как трудно шел к ним Антон!.. Это оказалось трудней, чем по-пластунски ползти через простреливаемое поле.
Осторожно, капля по капле, вливал он в сознание солдат свое представление о мире и о роли в нем каждого. Большинство солдат на его батарее умели читать. Кое-кому он начал давать брошюрки, которые раздобывал у товарища из подпольного дивизионного комитета. Удалось ему достать и тоненькую книжицу, вложенную в обложку солдатского песенника.
– манифест ЦК РСДРП "Война и российская социал-демократия".