Заговор генералов
Шрифт:
Кажется, сердце немного успокоилось. И вот теперь снова возник это взгляд: пустой, но в буквальном смысле раздавливающий, стирающий с лица земли, взгляд не разумного существа, а зверя-убийцы – равнодушный и одновременно завораживающий, раздевающий догола. Где он видел его? А память между тем, как бы сама по себе, восстанавливала последовательность событий, происшедших только что, ну, каких-нибудь пять или десять минут назад…
Старший преподаватель кафедры рисунка московского колледжа при архитектурном институте Иван Акимович Воротников ненавидел эти вечерние часы в метрополитене, когда служивый люд возвращается по домам, а с концевых станций радиальных линий, где с некоторых пор обосновались вещевые рынки, одновременно с потоком пассажиров двигались нахальные орды
Будучи твердо уверенным в последнем, Иван Акимович тем не менее вынужден был постоянно поступать вопреки своему желанию и спускаться в подземку, ежеминутно ожидая какой-нибудь определенной гадости. Впрочем, изредка случалось ему и отвлекаться от мрачных мыслей: вдруг возникал перед глазами совершенный, законченный резцом Природы профиль лица либо гениально выдержанная в классических пропорциях фигура, а то просто поразительное по вкусу сочетание форм и цвета одежды. Для глаза художника – а старший преподаватель рисунка непременно считал себя таковым – здесь таились и вдохновение, и в определенном смысле успокоение нервов. Задолго до нас замечено, что ведь на красоте глаз отдыхает.
Вот и сегодня, полный, как всегда, самых нехороших предчувствий, Иван Акимович предъявил толстой бабе с невыразительным лицом свое пенсионное удостоверение и ступил на рубчатую лестницу эскалатора, чисто механически пытаясь восстановить в памяти образ этой толстухи, которую он видел ежевечерне на контроле у автоматов. Черт побери, а ведь не получается! Что это – глаз стал незорким или в самом деле ему не за что зацепиться? Иван Акимович машинально обернулся и – замер. И было от чего: выше, через три-четыре человека, стояла молодая женщина с матово-белым, почти неестественного цвета, лицом. Изломанные черные брови – не такие капризно-трагические, как у Пьеро, но близко, близко… Длинные, узкие глазницы прикрыты тенями от густых темных ресниц. Прямые черные волосы, свисая из-под ярко-желтой шляпки с узкими полями, падали на грудь, на такое же вызывающее своей яркой желтизной пальто. Черная лаковая сумочка, надетая через плечо, пересекала ремешком грудь женщины по диагонали.
Дольше смотреть на незнакомку было уже неприлично, и Иван Акимович с сожалением отвернулся, продолжая видеть перед собой это необычно выдержанное сочетание черного и желтого цветов.
Женщине нужен был тот же поезд, что и Воротникову. Иван Акимович, поджимаемый нетерпеливыми пассажирами, стремящимися проникнуть в первые ряды ожидающих, стоял сбоку и чуть позади, наблюдая уходящий от него примерно на три четверти профиль.
Мелодичный перезвон объявил о приближении состава. Толпа задергалась, задвигалась. Иван Акимович заметил, что за спиной женщины, от которой он все никак не мог оторвать взгляда, как бы пристроился квадратный такой крепыш в черной кепочке, какую носит нынче всякая шпана, надевшая отвратительные тускло-красные пиджаки и называющая себя «хозяевами жизни». Этот невыразительный мужичок между тем начал, словно невзначай, нажимать, подталкивать женщину вперед. Иван Акимович почувствовал вдруг резкий, болезненный укол где-то возле сердца, даже раскрыл рот, чтобы всей грудью набрать воздуха, – странное предчувствие чего-то ужасного пронзило его.
Поезд вырвался из тоннеля и мчался, приближаясь и слегка притормаживая. И когда до лобового стекла кабины машиниста оставались считанные метры, навстречу ему с диким криком метнулась желтая птица…
Вой, скрежет, истошный вопль, движение толпы вперед и тут же – назад, от беды, от смерти… Странное броуновское движение пассажиров. Потрясенный увиденным, Иван Акимович почти мгновенно нашел черную кепочку, спокойно уходящую сквозь толпу от
Вспомнив все только что пережитое, Воротников поднялся, прижимая к груди портфель, и стал озираться, будто Смерть притаилась где-то здесь, рядом, за мраморной аркой. Нет, черной кепочки нигде не было видно. Да, впрочем, подумал Иван Акимович, какой же убийца станет ждать, чтоб на него указывали пальцем? Чушь какая-то! И вместе с этой освобождающей от страха мыслью пришло убеждение, что он, художник Воротников, просто обязан помочь следователю установить истину, которая, уверен был Иван Акимович, ведома была только ему одному.
Поезд, пятясь, уполз в тоннель, место трагедии окружили высокими фанерными щитами, возле которых прохаживался спортивный юноша в милицейской форме, постукивающий по ладони длинной дубинкой.
– Извините, – обратился к нему Воротников, – подскажите, пожалуйста, где можно дать свидетельские показания?
– Вон туда пройдите, – равнодушно показал тот дубинкой в конец перрона, где светились красные цифры убегающих секунд жизни.
Иван Акимович послушно побрел в комнату дежурного, расположенную за стеклянной дверью.
Следователь следственного отдела УВД на метрополитене старший лейтенант милиции Олег Афанасьевич Артюша был, как уже заметил Воротников, симпатичный молодой человек лет примерно двадцати пяти от роду. Возможно, вчерашний выпускник юридического вуза, он хотел казаться предельно серьезным и оттого хмурил чистый, еще без единой морщинки, высокий и розовый лоб. Когда Иван Акимович переступил порог дежурной комнаты милиции метрополитена, следователь мельком взглянул на него и пальцем требовательно указал на стул у стены, а сам вместе с коллегой, держащим в протянутой руке черную лакированную сумочку с разорванным ремешком, собирался взглянуть на ее содержимое. Обернувшись к пожилой паре, жестом ладони пригласил подойти поближе.
– Ну-с, – сказал со вздохом, – сейчас мы должны выяснить, что могут сообщить нам вещи погибшей о ее личности. Прошу.
Он раскрыл сумочку и высыпал на стол кучу всякой обычной женской мелочи: предметы макияжа и косметики, кошелек с деньгами, сигареты с зажигалкой, авторучки, мелкие монеты и наконец – красное кожаное удостоверение со стершейся позолотой на лицевой стороне. Раскрыв корочки, вслух прочитал:
– Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина… Вроде она иначе называется? – и сам же ответил после короткой паузы на собственный вопрос: – Ну да, Российская государственная библиотека, то есть РГБ. Из чего вывод: удостоверение старое, но… еще действующее. Штерн Марина Борисовна, красивая женщина… была, – поправился тут же. – Старший научный сотрудник… Подпись и печать. Все в порядке. Сергей Сергеевич, – обратился к коллеге, принесшему сумочку, – внесите, пожалуйста, в протокол осмотра и изъятия вещдоков, а понятые подпишут. Я же займусь… Вы – свидетель, гражданин? – вежливо посмотрел на Воротникова. – Я вас еще на месте происшествия запомнил.
Он небрежно сдвинул содержимое сумочки на противоположный край стола, пригласил Воротникова пересесть ближе и положил перед собой чистый бланк протокола допроса свидетеля.
– Что вы можете сообщить… э-э… я – следователь Артюша, – вспомнив о первейшей своей обязанности, представился он и, увидев вопрос в глазах свидетеля, слегка покраснел и добавил: – Это фамилия такая. Можно – Олег Афанасьевич. Представьтесь, пожалуйста.
Воротников достал из кармана коричневую книжечку удостоверения и протянул следователю. Тот прочитал и старательно вписал имя, отчество и фамилию в бланк протокола. Спросил и записал также адрес и номер телефона.