Заговор королевы

Эйнсворт Уильям Гаррисон

– Постой, – сказал король, – не надо. Сен-Люк сейчас разрешит наши сомнения, он с ней танцевал испанскую павану. Как зовется ваша хорошенькая партнерша, барон?

– Для меня так же затруднительно, как и для вас, государь, назвать ее имя, – отвечал Сен-Люк. – Я напрасно старался разглядеть ее черты, и звук ее голоса мне совершенно неизвестен.

– Как ни ревнует мадам д’Эпинье своего красавца мужа, – сказал, улыбаясь, король (баронесса, по мемуарам того времени, была дурна собой, крива и горбата), – но надо сознаться, что если даже вы, Сен-Люк, не произвели впечатления на прекрасную незнакомку, то кто же из нас может надеяться в этом преуспеть? Это, конечно,

не девица де Шатеньере, хотя рост почти одинаков; это не красавица Ла Бретеш, – Виллекье узнал бы ее, как бы она ни переоделась; это не Сюржер, божество Ронсара, не Телиньи, ни Мирандар. Ни одна из них не выдержит с ней сравнения. Какая грация, какая легкость! Она так танцует, будто у нее крылья.

– Кажется, вы увлеклись ею, государь, – сказал Сен-Люк с улыбкой, чтобы показать свои красивые зубы. – Должны ли мы из этого заключить, что девица одержала победу над нашим королем?

– Девица уже одержала другую победу, которой она поистине может гордиться, – вставил Шико.

– Право! – вскричал Сен-Люк. – О ком же это ты говоришь?

– О! Речь идет не о тебе, прекрасный Франциск, – отвечал шут. – Ты, как и наш дорогой Анрио, становишься жертвой каждого мимолетного взгляда, и той, которая покорит одного из вас, нечего особенно гордиться. Тот, чью любовь она приобрела, – такой человек, внимание которого лестно для каждой девицы.

– А! – вскричал король. – Я вижу, тебе все известно. Кто же эта девица, и который из моих дворян ее поклонник?

– Кажется, что все, государь, – отвечал Шико, – но если бы мне пришлось назвать самого преданного из ее почитателей, я бы указал на шута вашего величества. Самый предприимчивый – Сен-Люк, самый ветреный – Жуайез, самый степенный – д’Эпернон, самый самонадеянный – д’О [59] , самый толстый – Виллекье, самый отважный – ваше величество…

– И самый счастливый, мог бы ты прибавить, – прервал его Генрих.

59

Д’О Франсуа (1535–1594) – французский дворянин, маркиз, суперинтендант финансов и губернатор Парижа при Генрихе III, его фаворит.

– Нет, – возразил Шико. – В делах любви короли никогда не бывают счастливы. Они никогда не имеют удачи.

– Почему же? – спросил, улыбаясь, Генрих.

– Потому что своим успехом они обязаны не себе, но своему положению, а потому его и нельзя назвать удачей. Можно ли назвать удачей приобретение того, в чем нельзя отказать?

– Мой предшественник, великий Франциск, испытал противоположное чувство, – отвечал король. – Он, по крайней мере, был изрядно счастлив в любви, даже и в том значении, которое ты придаешь этому слову.

– Сомневаюсь в этом, – возразил Шико, – и мой предшественник Трибуле был одинакового со мной мнения. Королей всегда узнаешь под их костюмом.

– Я не намерен брать тебя в духовники, – сказал Генрих, – но что сказал бы ты, если бы я сделал попытку с этой прекрасной незнакомкой? Сколько ты прозакладываешь, что я и под маской буду иметь успех?

– Никогда не бросайте своего козыря, – отвечал шут, – это была бы, по правде, жалкая игра. Подойдите к ней королем, если хотите быть уверены в успехе. Но даже и в этом случае я остаюсь при моих сомнениях. Впрочем, я закладываю мой скипетр против вашего, что ваше величество проиграет в первом случае.

– Я в свое время докажу тебе обратное, – возразил король. – Я не привык к поражению, а покуда я приказываю тебе сказать мне все, что ты знаешь об этой девице.

– То, что я знаю, можно высказать за один раз.

– Ее имя?

– Эклермонда.

– Хорошее начало. Имя нам нравится. Теперь скажи мне фамилию.

– Черт меня побери! Государь, я не знаю. Она не имеет фамилии.

– Не шути!

– Именем вашего батюшки, великого Пантагрюэля (я никогда не божусь в шутку), клянусь вам, государь, я говорю серьезно. Прелестная Эклермонда не имеет фамилии. Ей не представится случая совещаться с герольдом относительно своего герба.

– Как это, негодяй? Она же фрейлина нашей матери!

– Извините, государь, но вы желали получить сведения. Я конкретно вам отвечаю. В ее рождении есть какая-то тайна. Эклермонда сирота, гугенотка.

– Гугенотка! – вскричал король с выражением отвращения и наскоро крестясь. – Клянусь Святым Причастием! Ты, верно, ошибаешься.

– Я должен был сказать – дочь гугенота, – пояснил Шико. – Никто не осмелится отыскивать еретиков в свите Екатерины Медичи. Они бежали бы от нее, как черт от ладана. Жан Кальвин [60] имеет мало последователей в Лувре.

60

Кальвин Жан (1509–1564) – основатель кальвинизма как направления протестантизма; став с 1541 г. фактическим диктатором Женевы, превратил ее в центр Реформации, установив, по сути, теократическое правление; отличался крайней религиозной нетерпимостью.

– Да простит мне Господь! – вскричал государь, хватаясь поспешно за четки. – Странно, – прибавил он после минутного молчания, – что я никогда ничего не слыхал об этой девице и о ее истории. Уж не хочешь ли ты позабавить нас глупой басней?

– Разве королева Екатерина посвящает вас во все свои тайны, государь? – спросил Шико. – Я не думаю этого. Но выслушайте меня, и вы узнаете историю Эклермонды, рассказанную самым романическим слогом.

И, принимая презабавную позу и уморительно важную мину, шут продолжал:

– Запертая в своей жалкой комнатке под бдительным надзором слуг ее величества, лишенная общения с придворными, и в особенности с теми, которых подозревают в ереси, Эклермонда до последнего времени проводила жизнь в полнейшем заключении. Кто бы ни был ее отец, по-моему, несомненно, что он был знатного рода и гугенот, так как его закололи в приснопамятную ночь святого Варфоломея. Будучи еще ребенком, Эклермонда была поручена вашей царственной матери, которая воспитала ее в истинной католической и апостольской вере таким образом, о каком я вам рассказывал.

– Черт возьми! Любопытная история, – отвечал король, – и теперь я вспоминаю некоторые подробности, которые ты передал, хотя они давно уже испарились из моей памяти. Мне надо видеть прекрасную Эклермонду и поговорить с ней. Наша мать дурно с нами поступила, не представив нам эту девицу.

– Ваша царственная мать всегда имеет уважительные причины для своих поступков, государь, и я отвечаю, что в настоящем случае ее кажущаяся небрежность вызвана наилучшими побуждениями.

– Убирайся к черту с твоим злым языком, негодяй, – со смехом произнес Генрих, – но мне, однако же, надо задать тебе еще вопрос. Постарайся ответить на него серьезно. Который из наших кавалеров влюблен в Эклермонду? Не обращай внимания на их взгляды, говори смело!