Заговор небес
Шрифт:
Или, шептались третьи, это была не случайность – но преступление? А что, если Валентина Лессинг намеренно положила в тарелку несчастной Настеньке ядовитый гриб? Но, при таком допущении, сразу возникала целая свора вопросов. И главным из них был: а зачем?
Жизненные пути Насти и Вали никак не пересекались. Одна делала свое дело, другая – свое. Первая занималась карьерой, деньгами, фирмой. Вторая – строила особняк, семейные отношения и карьеру мужу. Делить им было ровным счетом нечего – ни мужики, ни деньги меж ними не пробегали.
Может быть, зависть? Нет, завидовать одна другой вряд ли могла: социальный
Тогда, может быть, – шептали уже потом, на поминках, некоторые горячие и взбудораженные алкоголем головы, – Настеньку отравил кто-то другой? Кто-то из гостей особняка?.. Но кто?..
Фомич?
Катя или Андрей?
Мэри?
Бледный юноша?..
Что же тогда получалось: кто-то из них привез с собой в гости (в кармане? в дамской сумке?) бледную поганку, втихаря бросил ее в блюдо, а затем спокойно смотрел, как Настенька умирала?.. Так это, что ли, было? А главное – зачем кому-то из них это понадобилось? Каков мотив?.. Никто не мог придумать мотива… Да ведь и все прочие, возражали вралям трезвые головы, кушали тогда эту грибную приправу. Ведь и он же сам, предполагаемый убийца, мог бы тогда взять да отравиться?!
Все кушали, кроме бледного Вовочки, шептал тут некто уж совсем циничный и всезнающий.
Но опять же: представить, что юноша, выдернутый благодеяниями Настены на свет божий и только-только учившийся пользоваться теми привилегиями, которые он – благодаря лишь одной Насте! – вдруг получил… Представить, что этот хиляк поднимет руку на свою благодетельницу, – нет, этого не могли даже сверхотчаянные фантазеры. Нет, нет и нет!..
Все это разговорившиеся супруги Калашниковы поведали мне, с пятое на десятое, в моем кабинете.
Наконец я распустил их по домам и взял с них слово, что они оба будут крайне осторожны. Никаких ночных прогулок, особенно в одиночестве, никаких бандеролей от незнакомых лиц, никаких случайных попутчиков в «Фиате»… Ну, и так далее – смотри «Основы безопасности жизнедеятельности», курс для средней школы.
Калашникова мои предостережения слушала уже вполуха. Она спешила на урок (становилось понятным, отчего семейка разъезжает на иномарке и имеет возможность оплачивать мои услуги: репетирование оболтусов по иностранному языку нынче стоит до пятидесяти баксов за занятие). Высокоученый супруг Калашниковой так же, как между делом выяснилось, промышлял частными уроками – но по физике. Физика теперь не в такой цене, как английский, но баксов пятнадцать за занятие профессор, думается мне, срывал.
Калашниковы наконец удалились. Я дал им номер своего мобильного телефона и пейджера и велел звонить, если будет нужда, в любое время дня и ночи.
Следом за клиентами упорхнула и счастливая Римка. Ее ждали молодые святочные оргии на папиной даче в Абрамцеве.
Я остался один-одинешенек в офисе – и во всем, казалось, полутемном, гулком институте.
Самое время было, чтобы обдумать полученную информацию. И попытаться выстроить
Но еще со времен работы на государство я ненавидел все эти «планы расследования», всю эту бумагоделательную фигню. Кроме того, сегодня был последний трудовой день перед тремя рождественскими выходными, и мне оставалось всего несколько часов, если я хотел хоть кого-нибудь застать на службе. Пусть даже в безалаберной обстановке коллективной пьянки.
Так что через семь минут я уже заводил свою «восьмерку», одиноко стоявшую перед входом в институт.
По пути в район метро «Бауманская» в голову мне лезли разные мысли, и все почему-то связанные с моим расследованием.
Первая мысль была цитатой из учебника по криминалистике (сиживали и мы на лекциях, сиживали!). «Согласно статистике, – гласил учебник, – около девяноста процентов бытовых убийств совершаются половыми партнерами жертв».
Последним половым партнером Настеньки являлся, судя по рассказу Калашниковых, недоношенный Вовик. Мне представлялось очень интересным заглянуть в его честные глаза. А кроме того, узнать, какое положение он занимает в фирме покойной г-жи Полевой. И не улучшилось ли оно, это положение, после гибели Насти.
Мысль номер два, посетившая меня по дороге, была такова: если Настя Полевая ездила при жизни на джипе и имела дом на Мальте, то сколько сотен тысяч долларов (или, может быть, даже миллионов…) стоит ее фирма? И кому она, эта фирма, теперь отошла?
Наконец, третья мысль имела непосредственное отношение к моей клиентке. Заключалась она в следующем: «А не преувеличил ли человек с пистолетом, повстречавший Екатерину Калашникову вчера на Страстном бульваре, ее наблюдательность?.. Может быть, она видела (или кому-то показалось, что она – видела) на даче что-то, что делало ее нежелательным свидетелем?..
И не похож ли человек, стрелявший вчера в мою клиентшу, на этого самого Вовика – последнего полового партнера убитой?»
Рефлексии мне не слишком свойственны. Решив, что три мысли, да еще одновременно, для частного детектива – это чересчур много, я сосредоточился на дороге и включил радио.
Орущие «Красные, горячие, острые перчики» быстро вымели из моей головы мысли о предстоящем расследовании. Но я пару раз вспомнил о своей новой клиентке.
И вдруг, совершенно неожиданно для себя, подумал, что она – прекрасна. Что она – красива, умна и женственна. И что мне хотелось бы встретиться с ней в обстановке чуть менее формальной, нежели мой офис. Скажем, за бокалом вина в ресторане. И еще я, к своей досаде, понял одно: что я беспокоюсь о ней. Беспокоюсь не как об очередной клиентке, которая должна дожить до момента, когда ей придется выкладывать деньги за мои услуги. Я почувствовал, что волнуюсь о ней, почти как о близкой мне женщине.
«Еще чего не хватало!.. Ничего личного! – прикрикнул я на себя. – Ты что, забыл свой принцип: в отношениях с клиентами – ничего личного?! А?!»
На последних метрах пути мне удалось изгнать непрошеные мысли о Екатерине Сергеевне Калашниковой. Решающим явилось то, что у женщины имелся, между прочим, хоть и невенчанный, но, кажется, любящий (и любимый) супруг. Этому дурачку Дьячкову повезло. Не ценил он, похоже, и не понимал своего счастья.
Но – чу! Я приближался к пункту своего назначения.