Заговор против маршалов. Книга 2
Шрифт:
В ночь на двадцать девятое в присутствии Ежова Тухачевский подписал окончательный вариант:
«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидания с Седовым... Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».
Полпреда Карахана вызвали из Анкары в связи с назначением в Соединенные Штаты — взят на вокзале в Москве. Армкомиссар второго ранга Осепян — грамотеям из О СО было не до буквенных тонкостей — сбежал из-под ареста. Отличаясь могучей силой, герой гражданской выломал доски и на полном ходу выпрыгнул из вагона. Скатившись с насыпи, он повредил ногу, но кое-как доковылял до колхозного поля и зарылся в стог. Поднятая по тревоге рота НКВД прочесала всю окрестность, но лихой богатырь так умело закопался, что, сколько не тыкай штыком, не достанешь. Отлежавшись, он добрался под утро до станции, где наткнулся на телеграфиста — бывшего красногвардейца. Тот сразу узнал своего боевого командира. Осепян велел связаться с райцентром: волновало, висят ли портреты Ленина и Сталина. Когда брали, он решил, что начался контрреволюционный переворот. Портреты оказались на месте. Тогда армкомиссар позвонил Ворошилову: как быть? «Приезжай в Москву, разберемся»,— посоветовал старый товарищ.
— Не понимаю, что происходит? — в Лефортово его поместили в одну камеру с Путной.
— Станут нарезать на спине ремни, сразу поймешь.
На заседании Политбюро Сталин коротко проинформировал о поступивших из за рубежа документах. Заговорщики планировали во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо свергнуть Сталина и Советское правительство, а также все органы партии и Советской власти и установить военную диктатуру. Это должно было быть произведено с помощью связанного с Германией антикоммунистического национального правительства, имевшего целью осуществить убийство Сталина и его ведущих соратников, а затем предоставить Германии за ее помощь особые привилегии внутри Советского Союза и сделать территориальные уступки на Украине.
Формулировки были почти такие же, как на процессах, но с характерным для перевода с иных языков акцентом: «Это должно было произойти под лозунгом национальной России, которая находилась бы под сильной военной властью».
АДОЛЬФУ ГИТЛЕРУ
Чрезвычайный посланник и полномочный министр по особым поручениям
Вена, 27.5.37 Совершенно секретно
Содержание: директива Политбюро
В приложении я пересылаю поступившую мне известным путем директиву Политбюро Советского Союза своим внешнеполитическим представительствам от 24 мая 1937 года.
Фюреру и рейхсканцлеру
Берлин Папен
56
В Киеве открылся съезд Компартии Украины. Член Политбюро КП(б)У Якир сидел на сцене рядом с Постышевым и Косиором.
На городскую квартиру, где ждал отправки багаж, он почти не заглядывал. Жена с сыном доживали последние дни на даче в Святошине. После заседания Иона Эммануилович каждый вечер отправлялся за город.
Как упоительно-горько пахла полынь! И дорожная пыль, врываясь в приспущенное стекло «ЗИСа», щекотала в ноздрях. И взбаламученные потемки над дикой степью полыхали ветвистыми трещинами.
Господи боже мой, до чего быстро все пролетело!
На застекленной веранде уютно светила настольная лампа. Петя штудировал алгебру — экзамены на носу. Здорово вырос. За спиной семилетка. Рубеж!
— Дай-ка я проверю,— Иона Эммануилович взял учебник.
В доме, сразу заставив насторожиться, тренькнул и после короткой паузы требовательно задребезжал звонок.
— Междугородная.
— Москва, папа?
Звонил Ворошилов.
— Назначено срочное заседание Военного совета. Немедленно выезжайте. Очень важный вопрос.
— Поздно уже, Климент Ефремович. Я завтра с утра самолетом.
— Нет, только поездом... В Москве плохая погода. Берите свой вагон.
На перроне было тесно от провожающих. Приехали сослуживцы, старые друзья, выкроили минутку и делегаты съезда. Последние рукопожатия, вечные слова прощания, что сами срываются с губ и проносятся мимо.
— Петя, будь мужчиной!
Двадцать девятого мая в тринадцать часов пятнадцать минут он видел отца в последний раз.
Вечером нагрянули с обыском.
Рано утром поезд остановился в Брянске. После того как салон-вагон отцепили, по железным ступеням поднялись работники НКВД. Войдя в купе, где командарм досматривал последний сон, не отравленный вонью параши, они первым делом нашли оружие.
Пистолет лежал под подушкой. Где же еще ему быть?
Один резко рванул занавески, другой сдернул одеяло.
— Вставайте! Вы арестованы.
Якир вынырнул из сна, как боксер из нокдауна. Сперва встрепенулось сердце — оно уже все знало, и только потом сквозь головокружительную муть просочилось понимание. Он содрогнулся от ледяного озноба: в довершение всего они застали его врасплох, голого. Омерзительно!
— Вот постановление,— ему сунули под нос какую- то бумажку с фиолетовой ядовитой печатью.— Одевайтесь.
— Решение Центрального Комитета есть? — Якир сдернул с вешалки гимнастерку.
— Наденьте штатское,— нависший над ним майор покосился на ордена.— Так оно и для вас будет лучше...
— Я спросил о решении Центрального Комитета! — Иона Эммануилович не понял, чем поможет ему штатский костюм. Телесный осмотр, срезание пуговиц и прочие неизбежные процедуры были вне его мира. Он не знал, что чувствуют люди, когда с них спарывают шевроны, срывают ордена. Никогда не думал об этом.