Заговор против маршалов. Книга 2

Парнов Еремей Иудович

Нина Евгеньевна до позднего вечера ожидала мужа, а он все не шел. В необжитой квартире было пусто и неприкаянно. Она успела распаковать только самые необходимые вещи. Какое-то совещание. Говорил, что ненадолго, а вернется за полночь. Если бы кто видел, как он устал и чего все это ему стоит! За окном, источая тягучие нити, выматывали душу редкие желтые фонари. В сравнении с Москвой Куйбышев показался убогим и темным. Ничего нельзя повторить.

Она бросилась на стук, разом стряхнув тоскливые думы, но на пороге стоял Павел Ефимович Дыбенко. В кожаном черном пальто, бородатый, он казался особенно бледным.

— Что случилось?! — она сразу

почувствовала беду.

— Михаила Николаевича арестовали...

Примерно в то самое время, когда Тухачевского посадили в машину, в Колонном зале Дома союзов близилась к завершению Общемосковская партконфе­ренция.

Молодой человек с красной повязкой на рукаве неза­метно вышел из-за кулис, на цыпочках приблизился к столу президиума и, наклонясь к Эйдеману, что-то шепнул.

Роберт Петрович кивнул и, оставив раскрытый блок­нот на кумачевой скатерти, не спеша направился в комнату отдыха. Однако вместо официантов, что так ловко откупоривали бутылки с ситро и подносили пирожные, его встретили люди с малиновыми петлица­ми. Телефонная трубка — успел заметить — лежала на рычаге: никто ему не звонил.

Эйдемана привезли во внутреннюю тюрьму и долж­ным манером оформили. Но в камере, так похожей на третьеразрядный номер, он, словно и вправду гостиница, только переночевал. Утром состоялся переезд в Лефор­тово, где его сразу взяли в крутой оборот.

Михаила Николаевича еще везли по разбитым мосто­вым самарских предместий, а Леплевский уже сказал помощнику начальника отделения Карпейскому, что Тухачевский назвал Эйдемана среди участников заго­вора. Карпейский завел бывшего комкора к себе в ка­бинет, пригласил Дергачева, также помнача, и при­ступил к допросу. Никаких материалов на руках не было.

Роберт Петрович стойко держался четыре часа. При­шлось доложить Агасу, замначальника Особого отдела. Он взял допрос в свои руки.

Если рослый, крепко сбитый латыш и кричал, то его голос затерялся среди воплей и стонов. Ночная работа шла во всех кабинетах.

— Не ждите, пока они сделают вам одолжение и начнут говорить,— проинструктировал Ежов.— Надо сразу дать понять, что это вы делаете им одолжение. Пусть за счастье почитают ваше согласие слушать.

На другую ночь Эйдеман начал давать нужные по­казания. Заявление на имя Ежова о его горячем жела­нии «помочь следствию» он сумел переписать только со второй попытки. Рука не слушалась, и буквы выпа­дали из слов. Услышав, как где-то за стеной заработал мотор, он бросил ручку и пробормотал, закатив глаза:

— Самолеты, самолеты...

Кандидат в члены Политбюро Ян Эрнестович Рудзутак проводил отпуск на даче у подножья Николиной горы. Сын латышского батрака, он еще мальчишкой нанялся пастухом на хутор, две зимы ходил в приход­скую школу. В шестнадцать лет подался в город, ски­тался по ночлежкам, голодал, хватался за любую рабо­ту. Революцию пятого года встретил на заводе «Отто Эрбе» большевиком-подпольщиком. Десять лет проси­дел в царских тюрьмах: от Рижского централа до Бутырского замка. В Виндаве его били резиновыми палками молодчики из остзейской самоохраны. Предво­дитель отряда карателей барон фон Ропп прогнал его через «дом пыток», что устроил у себя в лесничестве. Выжить удалось чудом. После Октября был председа­телем Московского совнархоза, членом ВСНХ, генераль­ным секретарем ВЦСПС, пять лет проработал бок о бок с Лениным. Секретарь ЦК РКП(б), член Политбюро ВКП(б), нарком Рабкрина, нарком путей сообщения, заместитель председателя Совнаркома и СТО — он занимал важнейшие посты в партии и государстве. Твердо отстаивал линию ЦК на Генуэзской конферен­ции. Ленин часто ставил его в пример Троцкому, Бухарину, многим.

Шли разговоры, что Владимир Ильич имел в виду Рудзутака, когда предложил «обдумать способ переме­щения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека...».

Такое не забывается. Одним пришло время убивать (совсем по Екклесиасту), другим — время умирать.

Ничто, по крайней мере лично ему, не предвещало несчастья. Солнечное утро в росе. Умопомрачительный аромат сосен. Голые ребятишки на песке. Мягкая дымка над речной долиной.

В газете («Правда» от 24 мая) сразу увидел привет­ственную телеграмму покорителям Северного полюса, подписанную руководителями партии и правительства.

Его подписи не было. А ведь ее запросили по теле­фону!

Случайность в таком деле исключена.

И майский день померк. Теперь он знал, что чувство­вали те, кто исчезал разом и невозвратно. Попытки заступиться, спасти кончались ничем. Это был путь с односторонним движением. Как по реке времени.

На закате подъехали три автомобиля.

В тот предвечерний, такой умиротворяюще тихий за городом час в Кремле шло заседание Политбюро, на которое Рудзутака не пригласили. Состоялось голо­сование, и он автоматически превратился в «бывшего», но еще оставался членом ВКП(б), вернее, ВКП, ибо буковка в скобках почему-то «выпала» из постановле­ния. И еще членом Президиума ЦИК и Президиума ВЦИК, и заместителем главы правительства, и заме­стителем Председателя Совета Труда и Обороны.

«Суета сует — все суета!»

Он уже не принадлежал к миру живых.

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в уча­стии в антисоветском троцкистско-право-заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбю­ро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзу­така и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».

Никаких дел, естественно, не передавали туда, где, как личинки в тухлом мясе, как бы сами собой зарожда­лись дела. Был бы человек, а статья найдется.

Два дня понадобилось, чтобы разослать опросные листы, прежде чем Сталин подписал постановление. Го­лосовали члены ЦК Якир и Гамарник, голосовал канди­дат в члены ЦК Уборевич.

Бывший маршал уже четвертые сутки поливал кровью «дело». В самом прямом смысле, прямее не бывает.

Замначальника Особого отдела Ушаков «возил» его разбитым лицом по раскрытой папке — «делу» под но­мером 967 581.

— Не подпишешь? Подпишешь!.. Кровью подпи­шешь, фашист!

Ежов, лично руководивший работой с Тухачевским, прикрепил к нему лучших «забойщиков». Всю неделю, с двадцать второго по двадцать восьмое, он ежедневно докладывал Сталину о ходе следствия. Дважды приез­жал вдвоем с Фриновским.

Выправляя протоколы, вождь закладывал такие мертвые петли, что дух захватывало. Вплетал в дело о военном заговоре связи по прежним процессам, тянул нити в то, неизведанное грядущее, что прозревал он один. Отсюда непредсказуемые прыжки ненасытного «тиранозавра»: то правые, то снова троцкисты, скачок в сторону Енукидзе, молниеносный бросок на Рудзутака.