Заговор против маршалов. Книга 2

Парнов Еремей Иудович

— Паспорт Тухачевского только что привезли на ви­зу в консульский отдел,— доложил германскому послу Шулленбургу второй секретарь.

— Я же говорил, что нельзя доверять вздорным слухам,— удовлетворенно кивнул посол.

— Тухачевский заболел,— объяснил он, немало оза­дачив англичан.

Фон Шулленбург лишь руками развел и велел за­шифровать новое сообщение.

54

Решение об отмене поездки Тухачевского в Лондон готовилось вне связи с беспрецедентным в дипломати­ческой практике противостоянием в Пражском Граде между президентом и послом. По крайней мере, за сутки до первого визита Александровского на

зарубежной командировке маршала поставили крест.

Формальным основанием послужило спецсообщение Ежова Сталину, Молотову и Ворошилову, датированное 21 апреля.

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на корона­ционные торжества в Лондон над ним по заданию гер­манских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки терро­ристического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением выз­вать международные осложнения. Ввиду того что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гаранти­рующую полную его безопасность, считаю целесообраз­ным поездку товарища Тухачевского в Лондон отме­нить. Прошу обсудить».

Сколько-нибудь конкретной характеристикой «ис­точника», еще более анонимного, нежели Г. и господин X. на процессе, Сталин не поинтересовался. Заслуживает полного доверия! — и этот вздор принял без тени улыб­ки. Точный текст сообщения также не был приложен, что в общем-то отвечало принятой процедуре, но резко диссонировало с международной значимостью визита.

Оперативный материал о повышенном интересе к поездке маршала поступал беспрерывно, но его уже не брали в расчет. НКИД работал по своей линии, НКВД — по своей.

«Членам ПБ — немедленно последовала безапелля­ционная резолюция.— Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

К Тухачевскому бумага поступила уже с визой Во­рошилова: «Показать М. Н. 23. IV.37 г. КВ».

Михаил Николаевич ознакомился и, как положено, подтвердил подписью. Он не то чтобы огорчился, но почувствовал смутный толчок беспокойства. Еще один признак неблагополучия. Они множились с января, усиливая и без того гнетущее чувство растерянности. Всякое, конечно, возможно. Теракция в том числе. Но если так, подумал он, то вполне могли бы послать и мо­рем, на крейсере или линкоре.

Узнав, что вместо него поедет другой замнаркома — флагман флота первого ранга Орлов, поразился вер­ности мелькнувшей ассоциации: море.

Решение Политбюро состоялось еще 22 апреля.

«1. Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон.

2. Принять предложение НК обороны о посылке товарища Орлова на коронационные праздники в Лон­доне в качестве представителя СССР по военной линии».

Несколько расплывчатое (в смысле конечного резуль­тата) понятие «террористический акт» Сталин перевел в более конкретную форму: «задание об убийстве».

Пока решение довели до консульского управления, документы успели свезти на Софийскую набережную. Пришлось опять посылать машину. Неудобно маленько, но ничего не поделаешь — заболел человек, и все тут. Никто не застрахован.

На банкете по случаю награждения большой группы чекистов заздравную чашу поднял Ежов. Развив так любезный его сердцу тезис вождя об «ордене меченос­цев», он перешел к текущим задачам.

— Мы должны сейчас так воспитать чекистов, чтобы это была тесно спаянная и замкнутая секта, безоговороч­но выполняющая мои указания.

Если и проскользнула тут струйка личных амбиций, то подсознательная. Не будь учение Фрейда подвергну­то остракизму, из такого родничка могла вырасти полноводная река толкований. Хозяин мечтал об ордене, грабительскую сущность коего все же прикрывали исторические регалии. Великого магистра титуловали «преи­мущественное величество». А секта? «Изуверская», «преступная» —иных определений в советской печати не знали. Но бог с ним, с психоанализом. Громадье ближайших планов требовало беспрекословного выпол­нения указаний наркома. Раскручивался следующий по порядку грандиозный процесс.

В качестве промежуточного этапа, своего рода анон­са, чтоб не заскучала страна и не размагнитились кад­ры, намечалось крепко прошерстить армию. Значитель­но крепче, чем это казалось еще совсем недавно. Переме­ны в самом НКВД предполагалось провести на ходу, не только не останавливая производства, но по-стахановски наращивая выработку.

По главным управлениям прошли собрания активов. Перед работниками ГУГБ выступил замнаркома Агра­нов. Выйдя победителем в жесткой внутривидовой борь­бе, он поделился с товарищами накопленным опытом, который стоило взять на вооружение. Заодно появился удобный повод лишний раз откреститься от прежних соратников. Они еще были опасны — могли давать пока­зания. Значит, нужно скорее топить, чтоб не успели куснуть из могилы.

— Я хочу рассказать, как удалось поставить на вер­ные рельсы следствие по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра,— начал он задушевно- доверительным тоном, поминутно массируя набрякшие мешки под глазами.— Неправильную, антипартийную линию в этом деле занимали Ягода и Молчанов. Молча­нов определенно пытался свернуть это дело, еще в апре­ле тридцать шестого года упорно доказывая, что раскры­тием террористической группы Шемелева, Сафоновой и Ольберга, связанной с И. Н. Смирновым, можно ограничиться, что это и есть троцкистский центр, а все остальные никакого отношения к делу не имеют... Молчанов старался опорочить и тормозить следствие по делам террористических организаций, которые были раскрыты Ленинградским и Московским управления­ми... При таком положении вещей полное вскрытие и ликвидация троцкистской банды были б сорваны, если бы в это дело не вмешался ЦК, лично товарищ Сталин.

А вмешался он следующим образом... По моему возвра­щению после болезни товарищ Ежов вызвал меня к себе на дачу,— наливая воду из графина, оратор покосился на железного наркома: как реагирует? — Надо сказать, что это свидание носило конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки, допускае­мые следствием по делу троцкистского центра, и пору­чил принять меры, чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно невскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле. Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оператив­ное совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и дали правильную исходную нить к раскрытию дела. Именно благодаря мерам, при­нятым на основе этих указаний Сталина и Ежова, уда­лось вскрыть зиновьевско-троцкистский центр. Однако развертывание следствия на основе новых данных про­ходило далеко не гладко. Прежде всего глухое, но упор­ное сопротивление оказывал Молчанов... Пришлось обратиться к очень важным материалам, которые имелись в Управлении НКВД по Московской области в связи с показаниями Дрейцера, Пикеля и Э...