Заговоренный меч
Шрифт:
Да, Кобланды, нас много, и если не в состоянии мы пока сокрушить Абулхаирову Орду, то у нас хватит сил наказать отступника и убийцу. Нам жаль тех людей из твоего рода, которые потянутся за тобой к Абулхаиру. Их злая судьба будет на твоей совести, Кобланды.
И еще одно запомни, неразумный каракипчак! Раньше лишь Джаныбек с Кереем болели за бия Акжола и требовали расплаты с тобой. Теперь в нашем лице с тобой говорит вся наша великая казахская степь!..
Если весь наш народ потребует у тебя выкупа за смерть бия Акжола, то не хватит добра и крови ни у тебя, ни у всего твоего
— Чего же ты хочешь от меня, бий? — спросил сдавленным от ярости голосом Кобланды-батыр.
— Ты преступник, Кобланды, и мы не можем предложить тебе сейчас следовать за нами. Но если дорога тебе родина, собирай свои аулы и откочевывай к берегам Тургая, чтобы не мог использовать здесь каракипчакские сабли наш враг. Не показывай дурного примера слабовольным, когда мы начинаем святую борьбу за самостоятельность. Пеняй на себя, если сделаешь по-другому. Проклят будешь своим народом, и на тебя обрушится весь его гнев!..
— Правильно говоришь, наш бий!
— На Тургай пусть едет!..
— Нет у тебя другого выхода, Кобланды…
Аргын-бий поднял обе руки:
— Мы все сказали тебе, каракипчак Кобланды…
Когда, не ожидая готовящегося обеда, все они вышли из юрты, Кобланды-батыр вскочил и схватился за свою знаменитую дубину. Ему хотелось догнать их и драться, сокрушая головы людей, топча их в землю и рыча от гнева. Но разум взял верх. Ему вспомнились слова о коне, отбившемся от табуна. Только такие образы понимал батыр Кобланды…
Давно уже скрылись за степным горизонтом уехавшие гости, а он все сидел и думал, подперев свою громадную голову поросшей волосами рукой. Слишком поздно спохватился он. Неслыханный позор уже пал на него, и исправить что-либо было поздно. О коварстве Абулхаира, который подтолкнул его на это убийство, появились у него мысли. И подумал он, что правы батыры, советующие ему откочевывать к Тургаю…
Все больше аулов снималось с места и уходило вслед за Джаныбеком и Кереем в сторону Моголистана. Те, кто не захотел открыто идти за мятежными султанами, просто уходили в бескрайнюю степь подальше от греха. Когда совсем уже пусто стало вокруг Орда-Базара, с южной стороны показался одинокий всадник. Во весь опор скакал он на громадном коне, и длинный хвост коня стелился по ветру. Это был Кобланды-батыр.
Услышав о том, что большинство аулов откочевало от ханской ставки из-за убийства Акжол-бия, он вскочил на коня и поскакал сюда. Больше суток мчался он без остановки на своем необыкновенном коне и по дороге убеждался, что никого не осталось в этой стороне. Только потухшие огнища да конский навоз говорили о том, что еще вчера в этих местах было многолюдно.
Остановив коня о Орда-Базара, долго стоял над опустевшей долиной Кобланды-батыр. Вдруг в глазах его появилась жизнь, разошлись нахмуренные брови. Другого всадника на холме заметил он и пришпорил коня.
Медленно подъехал к холму батыр, слез с коня и приблизился к всаднику. Это была девушка лет пятнадцати. Лучи солнца играли на белом лице, в маленькое сердечко были сжаты пунцовые губы, а в черных глазах отражался батыр Кобланды с неестественно расставленными руками.
— Что ты хочешь сказать мне, батыр? — спросила она.
По всему было видно, что не очень обрадовалась она свиданию.
— Я все уже сказал тебе, ханская дочь! — ответил Кобланды-батыр. — Разве не ради тебя убил я в поединке Акжол-бия!.. И знай, Саян-батыра я тоже хотел отправить на казнь, потому что без тебя не жить мне на земле!.. Пусть весь мир выходит на бой со мной, я не испугаюсь, если он встанет на моем пути к тебе!..
Нетерпеливый жест рукой сделала девушка, и батыр опустил голову. Долго стоял он так, а когда поднял глаза, в них уже не было жизни.
— Теперь… теперь мое львиное сердце сжалось в кулачок ребенка. Как у зайца, колотится оно в моей груди. Широкая, словно степь, душа моя поместилась на твоей маленькой ладони, девушка. Так не глумись же надо мной и скажи всю горькую правду!..
Девушка решительно кивнула головой…
— Я не думала глумиться над тобой, батыр. И все правда, что ты говоришь. Мать действительно хотела отдать меня в жены Акжол-бию. Но разве его вина в этом? Правда и то, что любила я батыра Саяна, но чем он виноват? Моя мать без памяти любит меня и на все пойдет ради моего счастья. И Рабиа-султан-бегим во всем помогала мне. А счастье мое не с тобой, безрассудный старый батыр. Никогда я не стану твоей женой!..
Гордый батыр вскинул голову:
— А если твой отец отдаст тебя мне?
— В таком случае мне придется умереть… — Она вынула из-под одежды маленький хорасанский кинжал и задумчиво посмотрела на него. — Этот нож раньше тебя прикоснется к моему телу!
— Но разве я такой уж плохой? — вскричал батыр.
— Пусть это будет наша последняя встреча! — твердо сказала девушка и, отвернув коня, поскакала, не оглядываясь на застывшего в горестном недоумении Кобланды-батыра.
Неотступно смотрел он ей вслед, пока не въехала она в город.
— Да, все было напрасно! — сказал он со вздохом.
Он действительно напоминал сейчас смертельно раненного льва. Красавица Гульбахрам, младшая дочь хана Абулхаира, ради которой совершил он столько безрассудств, отвергла его…
V
Чем ближе к старости, тем больше убеждался хан Абулхаир, что наслаждения этого мира мимолетны и преходящи, как сон. Да, золотой трон, богатство, любовь и горести — все это лишь обман зрения. Реальна одна лишь смерть. Прав был его великий предок, который верил только в нее и ни во что больше…
В один прекрасный день он тоже простится с этой обманчивой мишурой и вернется в землю — постоянное обиталище для всего, что некогда жило, страдало и радовалось. Однако, пока он жив, нельзя отказываться от земных забот. Пока топчет человек бренную землю, его не оставляют страсти и желания…
Главным из них было — как можно лучше устроить своих многочисленных сыновей и подрастающих внуков. В уме он давно уже распределил между ними власть: кого определил эмиром, кого — султаном или правителем крупного города. Созданная им Орда должна остаться у него в руках и после смерти!..