Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Шрифт:
Боевые охранения ушли за реку. Мост заминировали. Саперы с группой прикрытия окапывались там, внизу.
Из первого взвода Мотовилов приказал передать им пулемет «гочкис» [1] с небольшим запасом патронов.
На Десне они были вооружены лучше. Но и там не удержались. Мотовилов старался об этом не думать. Но не получалось. Надо было выкраивать из того, что имелось в наличии. Два пулемета по флангам, без них не обойтись. Один – к мосту. Оставался один, нештатный. Старенький, повидавший виды пехотный Дегтярева они подобрали в нескольких километрах западнее Тарусы, когда сменяли группу прикрытия. Тех только что обработали пикировщики. Раненых увезли в тыл, убитых сложили неподалеку. Оружие и боеприпасы тут же разошлись по рукам. Пулемет он нашел возле землянки, в ровике. Его либо не заметили, либо никто брать не захотел. У пулеметчика на фронте судьба незавидная. Все за ним охотятся: и снайперы, и минометчики, и орудия прямой наводки. Всем он кость в горле. Мотовилов приказал забрать тот пулемет. Пулемет слегка покорежило осколками. Но ничего, в роте нашлись умельцы, отремонтировали. Теперь этот сверхштатный ПД связисты всегда носили с собой. Устанавливали рядом с ротным НП. Мотовилов иногда стрелял из него сам.
1
Пулемет Гочкиса (Mle1909). Принят на вооружение французской армии в начале Первой мировой войны. Тогда же Россия закупила ружье-пулемет (ручной пулемет) «гочкис» в количестве 540 штук, поставки закончились в январе 1917 г. В Россию к нему поставлялась матерчатая лента, которая, по причине перекоса патрона, затем была заменена жесткой лентой. Оружие не показало особых достоинств, за исключением простоты устройства. Тактико-технические характеристики: патрон Лебеля с пулей 8 мм; масса 12,68 кг; длина 1187 мм; прицельная дальность 2000 м; боевая скорострельность 250 выстр./мин.; емкость ленты 24 патрона. Наряду с пулеметами «гочкис» ополченческие и бывшие ополченческие дивизии (получившие наименование и нумерацию общевойсковых, стрелковых) имели на вооружении французские пулеметы Шоша, американские Кольта и английские. Винтовки ополченцев отличались еще большим разнообразием. Кроме хранившихся на складах иностранных винтовок времен Первой мировой и Гражданской войн, ополченцы получили трофейное оружие, захваченное во время войны с Японией, Финляндией, в Бессарабии и Польше. Здесь были японские, чешские, немецкие, бельгийские, румынские, французские, английские винтовки и карабины.
Если взглянуть на карту глазами немца, хотя бы командира пехотного полка, то явным виделось следующее. Самый короткий путь до шоссе и железной дороги – через Серпухов. И Мотовилов от этой мысли мгновенно вспотел. Чтобы смести с позиций его роту, состоящую на девяносто процентов, как он иногда выражался, из московского бульварного сброда и людей умственного труда, вполне достаточно будет батальона. А если с усилением, то и двух взводов достаточно. Забросают окопы минами, а тем временем обойдут с флангов и – крышка роте, в гриву-душу…
Немцы напирают с запада и юго-запада. На северо-западе, в стороне Детчина и Недельного, их, должно быть, не пропустили. Там гремит не переставая. День и ночь. А в стороне Тарусы тишина. Может, уже прорвались. Значит, скоро будут здесь.
Неужели, думал минуту спустя старший лейтенант Мотовилов, мы, Третья стрелковая рота, с четырьмя пулеметами и девяносто двумя винтовками, и есть последние войска, которые закрывают путь на Москву? В Тарутине, когда неделю назад они выступили оттуда после переформировки, никого не оставалось. В роты в качестве пополнения были включены даже местные жители призывных возрастов. Там, позади них, уже никого нет. Одни женщины, дети, старики. И свободное пространство, никем не охраняемое. Пустые, открытые дороги…
От этих мыслей можно было сойти с ума.
Вчера в штабе дивизии Мотовилову неожиданно отдали приказ форсированным маршем двигаться в сторону железной дороги, а там повернуть на северо-восток, переправиться через Оку в районе села Подмоклого и занять оборону по реке Боровне на участке деревни Малеево северо-западнее Серпухова. Начштаба нарисовал маршрут на карте Мотовилова и сказал: «Бегом, Степан Фомич. Чтобы немцы нас не опередили. Перед Тарусой мы не удержимся. А там, на Протве и Боровне, может, и зацепимся. Постоим. Только вот что… Это уже и приказ, и пожелание командующего: роту не положи, как полк положил на Десне. Другой не будет. Уцелеете и здесь, дальше воевать пойдете рядовым солдатом». – «Что, прямо так и сказал?» – переспросил Мотовилов, глядя в глаза начштаба. «Передаю, Степан Фомич, слово в слово». Мотовилова вначале охватила обида. Как же так? Остатки полка, знамя, дивизионный медсанбат, приставший к ним в пути, из окружения вывел в полном составе. Триста шестнадцать человек одних только раненых!.. Вот тебе благодарность. Какому-то Мехлису, гниде тыловой, на глаза попал, когда у того было плохое настроение… Но потом одумался и согласился с командармом: роту надо беречь, потому как более или менее полносоставных рот сейчас тут, под Москвой, меньше, чем полков под Вязьмой. И через минуту он уже забыл обиду, которая все эти дни сидела в нем, саднила, как вчерашняя заноза под кожей. Жалко только было автомата. Как бы теперь он ему пригодился!
Перед самым выдвижением прошел слух, что на станцию Тарусская начали прибывать составы с пополнением. То ли маршевые батальоны, то ли свежая дивизия. Была надежда, что их сменят, что на новый рубеж выбросят другую, свежую группу. Более многочисленную, с усилением хотя бы в виде артдивизиона или минометной роты. Сменили. Не говоря уже об усилении. Правда, перед самым выходом сюда дали троих бронебойщиков. Без вторых номеров, но хотя бы с ружьями и достаточным запасом патронов.
Мимо той станции они прошли ночью. Только слышали в отдалении, как сопел паровоз под парами и погромыхивали буферами вагоны. Полки выгружали из теплушек армейское имущество, выводили коней. Снимали с платформ дивизионные орудия и короткоствольные полковушки. Минометчики хлопотали возле своих обозов, бережно складывали на подводы трубы и плиты батальонных и ротных минометов. А их Третью роту с ходу погнали сюда. С шестью «гочкисами». Даже боекомплект им выдали не по полному штату. Бойцы получили по двенадцать обойм и по шесть гранат на отделение. А это – ровно половина того, что должен иметь боец в своих подсумках [2] .
2
Штатный боекомплект бойца стрелкового подразделения РККА 1941 г.: 120 патронов; из них 60 – в кожаных подсумках, которые крепились на поясном ремне; остальные 60 – в вещмешке. Обычно перед боем патроны из «сидора» выкладывались куда-нибудь поближе, т. е. боец старался расходовать прежде всего боезапас, который хранился далеко и который в случае перемещения доставать труднее, чем из подсумков.
Опять Мотовилова начала угнетать неприятная мысль о том, что, как и полк в сентябре, так и роту теперь, спустя какой-то месяц, бросают на убой с не вполне ясными задачами. Впрочем, что тут неясного, успокаивал он себя как мог, задача-то как раз ясна как божий день: оседлать большак и данное, так сказать, направление фронтом на запад и держаться здесь до последнего, вплоть до самопожертвования, пока не подойдут основные силы дивизии.
Через Оку переправлялись на каком-то старом скрипучем баркасе. Баркасом управлял пожилой штатский в засаленной телогрейке и заячьей шапке. Бойцы с завистью смотрели на его добротную шапку, жались друг к другу, когда баркас, поскрипывая и мягко цепляя песчаное дно, начал вдруг отчаливать от берега и оказался в другой стихии. Бойцы привыкли чувствовать под собой твердь, надежность земли, теперь, оторванные от этой тверди, выглядели беспомощными и никуда не годными, брошенными на произвол судьбы людьми, на которых случайно надели армейскую форму и дали в руки оружие. Старший лейтенант Мотовилов, чтобы лишний раз не сокрушать душу затрапезным видом своих бойцов, отвернулся и, пока баркас не уткнулся носом в отмель противоположного берега, смотрел на серое бугристое тело реки, которое сталисто поблескивало в предрассветной дымке реденького, как ветхое сито, тумана, и напоминало ему что-то давнее, как будто бы даже чужое или прожитое в другой, более счастливой и удачливой жизни. От воды тянуло осенним холодом, сырым октябрем, не обещавшим уже ничего, кроме холодов. И все-таки влажная свежесть реки, резкие порывы ветра, заставлявшие сгруппироваться и противостоять, стальной блеск тугих жгутов быстрого течения успокаивали Мотовилова. В этот ранний час река приобретала цвет металла, хорошо отдраенной винтовки или минометной мины, которую уже протерли и приготовили к делу…
Их полк находился где-то на юго-западе, в стороне Тарусы, маленького районного городка, притулившегося на левом обрывистом берегу Оки. Мотовилов бывал там до войны. Правда, всего один раз. Жена получила путевку в местный дом отдыха, кажется, имени Куйбышева. Могли бы махнуть на море, пожить в просторном номере на двоих. А тут ютились в тесной комнатушке, половину которой занимала кровать. Но тот месяц ему запомнился на всю жизнь. Может, потому, что все случилось после их очередной размолвки. В те дни в доме отдыха Тася была другой. Она умела бывать разной, и такой тоже, когда он души в ней не чаял, готов был на руках носить. И носил ведь! Носил…
Из полудремотного оцепенения его вырвал звук ударившегося о металлическую палубу баркаса ружейного приклада. Не иначе, кто-то из этих московских раздолбаев опять уронил винтовку. В гриву-душу их… Мотовилов резко вскинул голову. Сержанты и лейтенант Багирбеков уже наводили порядок, толкали задремавших, заставляли всех проверить оружие и застегнуты ли подсумки.
И лейтенанты, и младшие командиры, особенно побывавшие в боях, тоже озабочены неполным боекомплектом. Хотя Мотовилов знал, что у каждого хорошего бойца в «сидоре», среди портянок и комплектов запасного белья, среди бритвенных принадлежностей и припрятанных сухарей, лежит горсть-другая винтовочных патронов. Так это ж у хороших бойцов…
А тут еще младший политрук пытается командовать, несет всякую чушь. Лучше бы занимался своим делом.
Порой ему казалось, что начинают болеть зубы. Сразу все.
Разгружались тоже не мешкая. Через полчаса пути зашли в придорожную деревушку. Мотовилов увидел возле колхозного амбара каких-то людей. По виду вроде местные, не беженцы. Подошел к ним. Трое мужчин пожилого возраста и две женщины. Женщины помоложе. Когда он обратился к ним, одна из них выступила вперед, поправила платок, плотно облегавший ее округлое, прямо-таки сияющее в темноте лицо и сказала:
– А вот так, большаком, вдоль речки и идите. Пройдете Кременки, а там повернете вправо и еще километров пять.
Мотовилов какое-то время пристально смотрел в ее лицо, стараясь разглядеть черты, то женское, о существовании чего он, казалось, уже забыл. Женщина снова поправила платок и сказала:
– Я председатель здешнего колхоза. – Назвала фамилию, которую он в памяти не удержал. Потому что запоминать ее в то мгновение казалось ненужным, лишним. Фамилия очень простая. У него в роте не то двое, не то даже трое солдат с такими фамилиями. – А мы тут решили зерно семенное по дворам раздать. Чтобы немцам наше добро не досталось. Звонила в район, там никто не отвечает. Вот, собрала правление, и решили раздать людям. Весной соберем. – Она на минуту замолчала, приблизила к нему сияющий овал своего лица и спросила: – Вы ведь их сюда не пустите?