Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Шрифт:
Он несколько раз перечитал направление. И сказал, возвращая казенный листок главному врачу госпиталя:
– Фрикадельки кушать, да?
– Какие еще фрикадельки? – вскинула строгие брови главврач.
– Да это я так. Вспомнил… Человека одного вспомнил. – Вздохнул. И решил: – Никуда я отсюда не поеду. Завтра меня жена заберет. Вы мне только скажите, когда явиться на переосвидетельствование, вот и все.
– Я вам напишу. Когда и куда.
– Вот и хорошо.
Из госпиталя Мотовилов вышел на костылях. Возле ворот его ждала Степанида Никитична. Рядом к столбу была привязана кобыла, запряженная в телегу. На ногу он уже наступал. Военврач предупредила, что пока надо поберечься, чтобы не было никаких осложнений. Но он уже чувствовал, что рана заживает быстро. В полевой сумке рядом с госпитальными документами лежала записка от старшины Звягина с названием деревни, где стоит рота.
Степанида Никитична издали улыбалась. Овал лица ее так и сиял в снежном искристом пространстве зимнего школьного сквера. Мотовилов старался идти бодро. Хотя получалось не очень. Выпал снег, и костыли скользили. Она помогла ему сесть. Мягкое морозное сено пахло уже иным, вольным, домашним. Госпитальная жизнь, после промозглых окопов казавшаяся раем, утомила его своей монотонностью, казавшейся ненужной дисциплиной и запахами карболки и медикаментов. Все это начало угнетать, так что он иногда подумывал: уж лучше снова в окоп. Сено на повозке было свежее, непримятое. Видимо, подумал он, для него и стелила. А когда она, поправляя шинель под его ногой, коснулась головой его щеки, он почувствовал запах ее волос и сказал, чтобы не наговорить чего-нибудь другого и ненужного:
– Ты, Степанида Никитична, меня как брата забираешь.
– А кто ж ты мне! – засмеялась она, и на левой ее щеке, наполовину прикрытой теплым подшальником, заиграла смуглая ямочка.