Загул
Шрифт:
Нефедов смотрел по сторонам, ничему не удивляясь. Дети туристов ползали по стволу, на котором он сидел, и падали наземь и, заглядывая в пушечное жерло, туда орали. Игорь не мог ни включиться в окружавший его праздник жизни, ни отрешиться от него. Он впал в состояние странного напряженного бесчувствия, и лишь изредка в душе его, словно раздавленное, но еще не сдохшее насекомое, нет-нет да и шевелилась безотчетная тревога.
Но, как бы то ни было, рассиживаться здесь, на пушке, не имело никакого смысла. Нефедов
Нефедов затушил окурок, бросил его в свой пакет и побрел в направлении предполагаемого выхода. Он шел против течения, навстречу развеселому людскому потоку, и только старался не наступать на детей. Вдоль выбранной им дороги справа и слева пестрели тенты закусочных с логотипами пивных брендов, а до ушей его доносилось чпокание открываемых банок. Этот звук, улавливаемый среди тысяч других, был Игорю небезразличен – желание подкрепиться пивом овладевало им все настойчивее. Один лишь вопрос заставлял его колебаться: он не знал, как встретится это пивное подкрепление с уже выпитым им «Агдамом». Продолжая еще сомневаться, Нефедов, однако, замедлял постепенно шаг и наконец остановился у входа в очередную пивнушку.
Заведение, обнесенное легким заборчиком, напоминало вольер. От солнца его, как и прочие, прикрывал матерчатый тент, украшенный много раз повторенным вензелем «Карлсберг». Впрочем, вензель ничего не значил, потому что никакого «Карлсберга» в пивнушке не подавали. Нефедов, смолоду не любивший жестяных банок, взял пиво в большом стакане и с этим стаканом в руке пошел между столиками, выискивая свободное место.
– Битте!.. Пожалюйст! – услышал он вдруг совсем рядом. Обернувшись на голос, Игорь увидел господина в металлических очках ничем не примечательной, но интеллигентной внешности.
– Можно?.. – спросил Нефедов, показывая на незанятый стул.
– Пожалюйст, ест мъест! – повторил господин, делая приятное лицо.
Слегка смущаясь, Игорь подсел за его столик.
– Гут’н таг! – сказал немец, продолжая улыбаться.
– Спасибо, – ответил Игорь, продолжая смущаться.
Некоторое время они молча прихлебывали каждый свое пиво, причем немец, запуская губу в стакан, всякий раз доброжелательно посматривал на Нефедова.
Пиво закончилось у них одновременно.
– Айн момент! – Подмигнув, немец встал и направился к стойке. Через минуту он вернулся с двумя новыми стаканами, один из которых поставил перед Игорем. – Битте!
Нефедов поднял на него удивленные глаза.
– Я угощайт! – немец опять ему подмигнул. – Я тебъя похмеляйт.
Игорь не сразу нашелся с ответом.
– Данке шён… – пробормотал он.
Немец с довольным видом откинулся на стульчике. Заметно было, что он расположен к общению и только придумывает, с чего начать разговор. Наконец господин рыгнул и сделал приятное лицо.
– Пиво плёх! – объявил он, щелкнув ногтем по стакану.
– Бывает и хуже, – Игорь пожал плечами.
– Но! – господин со значением поднял палец. – Россия ест очен карашо!
Нефедов усмехнулся:
– Что же в ней хорошего, если пиво плохое?
Немец пошевелил пальцами, подыскивая нужное слово.
– Карнавал! В Россия всегда карнавал! – он махнул рукой в сторону улицы, запруженной праздной публикой.
Игорь покачал головой:
– Это здесь такой карнавал, для туристов.
– И здъес, и там, – не согласился немец. – В Россия гуляйт, кто где хочет.
– Гуляйт, плевайт, окурки бросайт… Это не карнавал, уважаемый, а бардак.
– Бардак… бардак… – немец закатил глаза, припоминая… и вдруг оглушительно загоготал: – Какой правильный выражение!
Он несколько раз повторил слово «бардак» – сначала досмеиваясь, но под конец уже серьезно.
– Но! – поднял он снова палец. – У вас ест зоборност. В Ойропа зоборност нет.
– Соборность?.. – Нефедов усмехнулся. – Тоже хорошее выражение. Только что оно означает…
– Ви не знайт – я объясняйт! – важно ответил немец. – Я профессор славистики из Ганновер, я изучайт русски литература, я понимайт Россия! Россия есть душа мира, Россия ест брюкке между Ойропа и Азия.
– Что вы говорите… – Нефедов взглянул на него с любопытством. – А скажите, профессор, если вы профессор, известен ли вам такой писатель Почечуев?
– О! – вскричал немец. – Почечуев ест великий писатель. Я писать книга о Почечуев.
Способность удивляться в Игоре порядком уже притупилась, но он что-то пробормотал про странное совпадение.
– Вас?.. – не расслышал немец.
Нефедов помялся.
– Дело в том, – сказал он, – что, раз вы профессор и пишете о Почечуеве, я могу показать вам кое-что интересное. Но предупреждаю – только показать.
Он с некоторой торжественностью достал из пакета том «Провозвестия» и выложил его на столик.
Немец неспешно поменял очки и сделал профессорское лицо.
– «Мосты и тоннели»… – прочел он на фальшивом переплете. – Ви меня не понять…
– Нет, это вы «не понять»! – перебил его Игорь. – Вы загляните внутрь!
Собственной нетерпеливой рукой он распахнул рукопись. Немец прочел несколько строк, потом еще… Брови его зашевелились.
– О, майн гот!.. – прошептал он.
Несколько минут профессор усердно исследовал рукопись, при этом все более возбуждаясь.