Захребетник
Шрифт:
Захребетник.
Минута слабости на пороге смерти. Иди ко мне. Теплый плащ согревает измученное тело. Меч возникает за спиной. Раны заживают быстрее обычного. Озноб бежит по спине в минуту опасности. Помощь. Подсказка. Напоминание. Боевая труба.
Захребетник.
Ничем более это существо не напоминало о себе.
Разве что сединой.
Возможно ли большое добро в уплату за добро малое? – думал Джеймс. Сколько стоит миг милосердия? Сбежавшая от правосудия Вуча Эстевен стояла неподалеку и посмеивалась. Не так, красавчик, смеялась она. Не так. Где лежит бесплатный сыр? – вот о чем следует задуматься… Дама со шпагой знала законы жизни лучше отставного циника. Что сделано, то оплачено. Баш на баш. Сколько дашь, столько вернется. Воздается по заслугам.
Однажды тебе предъявят вексель.
Оплатишь, красавчик?
Он начал читать аль-Самеди, желая поэзией охладить пылающий от подозрений разум. Азиз-бей с радостью подарил молодому человеку томик стихов великого баданденца, но стихи не принесли облегчения.
– Словно капли в тумане – мы были, нас нет, Словно деньги в кармане – мы были, нас нет, Нас никто не поймает, нам никто не поверит, Нас никто не обманет – мы были, нас нет…Джеймсу ли не повезло, или строки аль-Самеди действительно были насквозь пронизаны тоской, темно-синей, как щербет пустыни под желтой долькой месяца – но от чеканных строк душа терзалась еще больше. Он плохо спал ночами, вскакивая каждый час и вслушиваясь: не шевелится ли кто-то, обвившись вокруг позвоночника? Не шепчет, что пора бы заплатить за услуги?
Можно ли допустить, что захребетник – невесть кто, невесть что! – станет вечно платить сторицей за крошечное, еле заметное добро, сделанное в минуту слабости, ни гроша не стоившее молодому человеку – и ни разу не попрекнет, не подчинит, не пожелает свести доходы с расходами?!
Нет, отвечала бессонница.
Нет, кивал здравый смысл.
Разумеется, такого допустить никак нельзя.
Бледный, с мешками под глазами, небрежно одетый, Джеймс казался тенью прошлого. При редких встречах с хайль-баши он громко восхищался талантом аль-Самеди. На самом деле он давно забросил подарок в дальний угол комнаты. Азиз-бей пропускал между пальцами кольца своей бороды, крашеной хной, хмурился и не поддерживал разговора. Было видно, что хайль-баши удручен странным поведением собеседника, но сдерживается и не лезет с расспросами.
У Джеймса возникло нервное подергивание шеей. Казалось, он хочет внезапно заглянуть себе через плечо: не прячется ли там таинственный кредитор? Не обнаружив никого, он делался хмур и раздражителен.
Он даже съездил с Кей-Кубадом Бывалым и компанией веселых анхуэссцев на экскурсию в развалины Жженого Покляпца. Отстав от спутников, долго бродил в одиночестве между руинами. Нашел ссохшийся от солнца, как мумия, труп Фернана Бошени. Сидел у стены, рядом с которой умирал, поддавшись слабости. Ждал: что-нибудь произойдет.
Ничего не произошло.
Вернувшись обратно в Баданден, Джеймс думал, что посещение руин утихомирит рой подозрений, жужжащий в мозгу. Напрасно он так думал. Попытка уйти в запой провалилась с треском, и он закостенел в плену ядовитых мыслей, чувствуя, что скоро сойдет с ума.
Нас никто не обманет, смеялась бессонница.
Мы были, нас нет, отвечал здравый смысл.
Баш на баш, кивала дама со шпагой.
Долго так продолжаться не могло.
– К сожалению, мне трудно сказать вам что-нибудь определенное…
Фортунат Цвях встал из кресла, в котором неподвижно сидел около часа, и с хрустом потянулся. Элегантный, в обновках, он больше, чем обычно, производил впечатление столичного щеголя. Казалось, венатор потратил на чулки, шляпы, пояса и туфли – купленные в невообразимом количестве, на радость лавочникам Бадандена! – всю награду, отмеренную тиранским казначеем.
Это было нереально. Тиран оказался щедр сверх меры. Но разве это не достойный вызов охотнику на демонов – воплотить нереальное в жизнь?
– Жить буду? – мрачно спросил Джеймс.
Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Каждый фибр души звенел роем комаров, каждая жилочка рассудка тряслась, словно нищий бродяжка в зимнюю пору. В горле пересохло; сглатывая, он ощущал боль, как если бы ему отрубили голову, а потом приклеили обратно. И плевать, что у души нет фибров, а у рассудка – жил!
Овал Небес, сейчас бы вина…
Джеймс и не знал, что исследование структуры личности, проведенное магом, окажется настолько мучительно.
– Жить будете. И неплохо жить, судя по вашему рассказу. Хотя…
Фортунат с силой сжал трость, стоявшую у окна, и вполголоса добавил:
– Хотя я вас понимаю. Это тяжелое испытание.
– Вы что-то обнаружили?
– Ничего конкретного. В первую очередь, меня удивляет ваша реакция. Я же вижу, друг мой, как вам плохо. Но теория вкупе с практикой утверждают: изучение тонкой структуры личности безопасно и, главное, незаметно для изучаемого объекта. Я бы мог пройти насквозь четыре-пять ваших эасов, ведя светскую беседу, и вы бы даже глазом не моргнули! Ан, выходит, нет… Моргнули, вздрогнули, трясетесь, как студень. Краше, извините, в гроб кладут! Такая реакция возможна лишь в одном случае.
– В каком?
– Вы – маг. С образованием и высокой маноконцентрацией. И вы пытались тайком оказать мне сопротивление. Виконт, скажите честно: вы не маг?
Джеймс достал платок и вытер пот со лба.
– Нет. Я не маг.
– Ладно, я и сам вижу. Вопрос был риторический. Остается допустить, что у вас синдром Орфеуса фон Шпрее.
– Что?
– Врожденное отторжение.
– Плевать на синдром! Вы нашли захребетника?
Сегодня, дождавшись, пока рыжая ведьма куда-то уедет до вечера, Джеймс встретился с Фортунатом один на один – и рассказал ему все. От начала до конца. Венатор слушал, не перебивая. Лицо его оставалось невозмутимым, но чувствовалось, что охотник на демонов взволнован.