Захваченная инопланетным воином
Шрифт:
Мишуа смотрит на нее еще мгновение, и я открываю рот, чтобы умолять ее бежать, а потом ошеломленно моргаю.
Кини падает на колени, склонив голову.
Я все еще пытаюсь осознать это, когда Элли кивает.
— Спасибо, — говорит она и присаживается рядом со мной.
— Ладно. Я возьму тебя под руки и потяну. Но я слабачка, а ты здоровяк. Мне нужно, чтобы ты использовал свои ноги воина и оттолкнулся.
— Элли, — пытаюсь я еще раз, но она просто хмуро смотрит на меня.
Она доставит обратно в лагерь лишь мое тело
Я
Элли наклоняется, и из ее горла вырывается какой-то звук. Звук, который она никогда не должна издавать.
Ее рука.
— Элли…
— Отталкивайся, черт возьми!
Я задыхаюсь, перед глазами появляются пятна, когда мне удается оттолкнуться, двигаясь туда, куда меня направляет Элли. Перед глазами все плывет, и я закрываю глаза, пока мою щеку снова не опаляет жалящая боль, а затем открываю их, чтобы увидеть бледное, красивое лицо Элли.
— Терекс!
Я моргаю, глядя на Элли. Она кричит, и мне интересно, как долго я был без сознания.
Она придвигает свое лицо ближе к моему.
— Еще один разочек. Только один, и ты окажешься на мишуа, и я отвезу тебя домой.
Домой. Мне хотелось бы умереть на руках у Элли, рядом с моим королем.
Это будет больно.
Мне удается забраться на мишуа, и Элли каким-то образом устраивает мое тело так, что я опираюсь на шею Кини, свесив ноги по обе стороны.
Элли кивает и всхлипывает, когда она наклоняется вперед и нежно целуя меня в щеку.
— Спасибо за все, что ты для меня сделал, Терекс. Ты спас мне жизнь. Теперь я должна спасти твою.
Адреналин поражает меня, когда мишуа встает на ноги, и я понимаю, что делает моя крошечная самка. Она не сможет дотянуться до кожаного ремешка на носу Кини, сидя на спине мишуа.
Я открываю рот, и из меня вырывается рев.
— Не смей!
Моя упрямая самка напоследок одаривает меня улыбкой со слезами на глазах, а затем ножом разрезает ремень.
Глава 10
ЭЛЛИ
Мишуа фыркает на меня.
Она что… смеётся что ли?
— Ты знаешь правила, — сурово говорю я. — Возвращайся в лагерь.
Терекс рычит — низкий, опасный звук, который заставил бы меня дрожать от страха, если бы он не истекал кровью, как прирезанная свинья.
— Я на ее спине… и она… не уйдет без моего приказа, — рычит он. — Забирайся сюда. Сейчас же.
Терекс потерял всякое терпение, и я не могу его винить. Я не знаю, как он себе представляется, что я заберусь на спину мишуа сейчас, когда она стоит, но я двигаюсь в сторону, глядя на него.
Он протягивает мне руку, и я качаю головой. Без его помощи я не смогу забраться так высоко, и не собираюсь рисковать, заставляя его истекать кровью еще больше, чем уже есть.
Терекс рычит на меня, и я закатываю глаза, но
Он тут же теряет сознание.
Честно говоря, я удивлена, что он не вырубился раньше. Думаю, что его беспокойство за меня и выброс адреналина, должно быть, были единственными вещами, которые помогли ему продержаться в сознании так долго.
— Все в порядке, — говорю я дрожащим голосом. — По крайней мере, сейчас он не чувствует боли. Пойдем, Кини.
К счастью, на этот раз мишуа слушает, а не валяет дурака. Я держусь здоровой рукой, жалея, что оставила свою повязку на земле позади себя, так как теперь каждое движение отдается болью в локте.
Моя рука намного лучше, чем была, но перетаскивание огромного тела Терекса нанесло некоторый ущерб. Мне повезло, что он был достаточно в сознании, чтобы помочь мне, потому что я ни за что не смогла бы сама усадить его на мишуа.
Теперь, когда мы возвращаемся в лагерь, я снова поддаюсь панике и дорожу от страха, пока слезы текут по моим щекам. Мой воин умирает.
Его кровь… она была повсюду. Я не знаю, как можно потерять столько крови и остаться в живых. Конечно, у него должно быть больше крови, чем у обычного человека, учитывая его размеры, но…
Кини увеличивает скорость, и я жалею, что не догадалась хоть как-то привязать Терекса к седлу. Я держу его, но если он упадет, нам крышка.
Часы тянутся слишком долго. Терекс иногда стонет, но он не в состоянии ответить, поэтому я провожу время, разговаривая с ним, вероятно, сводя его с ума своей болтовней, но, надеюсь, давая ему — и себе — что-то, за что можно цепляться сознанием.
Я рассказываю ему о том, как мне жилось в детстве в Луизиане с мамой, которая выиграла конкурс «Мисс Америка» еще до нашего рождения, и сестрой, которая выглядела точно так же, как наша мама, и любила конкурсы красоты.
— Я ненавидела это. Я ненавидела пышные волосы, дурацкие платья и осуждение. Я ненавидела выступать на сцене и ненавидела то, что старые платья моей сестры никогда не подходили мне по размеру. Их всегда приходилось укорачивать и расшивать, и мама всегда заставляла меня чувствовать себя виноватой в том, что я пошла в отца, а не в нее.
Терекс стонет, и я замираю.
— Мы почти на месте, — вру я. Я понятия не имею, как далеко мы находимся, но мы еще не миновали реку, где останавливались в первую ночь. Внезапно на меня накатывает тоска по Неваде и другим воинам. Если бы мы не разделились, этого бы никогда не случилось. Терекс не был бы…
— Ты не умираешь. Знаю, ты думаешь, что умираешь, но это не так. Мой отец говорил, что выживание на девяносто процентов зависит от самовнушения и внутреннего настроя. Я никогда не понимала этого до прошлой недели, но сейчас до меня дошел смысл. Если ты сдашься, тебе конец. Если тебе суждено погибнуть, по крайней мере, сражайся до самого конца.