Закат Америки
Шрифт:
Развивал я Майклу Холквисту (профессор Йельского университета, славист, автор книг о Бахтине. С его семьей до занятий ездил на север, в штат Мэн) о «комплексе Ореста» мысли:
— Если в Европе — Эдипов комплекс (Сын убивает Отца и женится на Матери), в Азии и России — Рустамов (Отец убивает Сына…), то в Америке — Орестов: матереубийство. Но Орест, убив матерь, жало эриний, угрызения совести испытывал. Отчего же американец — нет?
А потому что одну землю оставя (родину — там, Ирландию или Италию…), и новую природу с ее народом поубивали: минус на минус дает плюс. И вот двух матерей убив — невинны!
Но
Что ни возьмешь — все так остроумно и экономно придумано! Куртку-плащ мне давала Надежда Петерсен для восхождения на вершину Вашингтона в штате Мэн. Под рукавами — дыра: можно как «пончо» носить, накидку, и как плащ с рукавами. У нас бы две вещи шили: накидку и куртку.
При широте-богатстве — экономия. В ванной пузырьки с жидким мылом: нажмешь — и выльется чуть, сколько надо. А у нас весь кусок мыла смыливается в воде нещадно. Разброс душа в ванной регулируется даже. Плита сама зажигается: спичек не надо…
Но ведь сразу в рабство к удобству поступаешь: если не понимаешь в этой технике, сломаешь, вызывай ремонт, плати… То же и лекарства мудреные. Врачи самые дорогие. Ибо здоровье — главная ценность тут. Во что себя вкладывать? В миг жизни сего дня и в успех грядущего.
Скорость — вот первокатегория тут вместо Пространства и Времени, что в странах Евразии ориентиры жизни и разума. Недаром и кино тут обозвали «муви» — то, что движется. Американец и есть муви (не муни— мудрый, в Индии), номад в машине. То-то и кровь им нужна черная — нефть…
…Но когда в штате северном Мэн в горы, леса и озера девственные шли, понятен мне стал подвиг и ужас первопоселенцев, осваивавших эту природу: священный ужас, как перед божеством, они имели. И у Шервуда Андерсена в рассказе женщина боится вступать в лес за поселок: там в деревьях ей тени убиенных и изгнанных индейцев мерещатся, —и вину чует…
2.1Х. В гостях вчера у англичанина Джерри, что в двухэтажном доме с дочерью, тоже приглашенный профессор. Приятна простота — одежд и отношений. Дочь Джерри, Кристиана, окликает отца — «Джерри» (как и меня дома — «Гоша»). На равных родители с детьми — тут особенно. Я делаю заключение: отношения родителей и детей — как братьев и сестер — одноуровневые, не вертикальны в отличие от евразийских, патриархальных… Это, конечно, вообще стиль века, но пошел он — с Америки. Как и многое.
Спрашивал про американское национальное блюдо. Назвали — «гамбургер». Ну да, пища на скорость-наспех и нейтрального вкуса: чтоб не отвлекать, чистая заправка, как машины. Да и сам американец в авто — кусок мяса между двух ломтей, как гамбургер… А напиток национальный? Кока-кола. Искусственно химизированная жидкость. Вся пища «ургийна», пропущена сквозь индустрию, а не с прямой подачи природы.
С утра гулял — смотрел дома. Нельзя тут описывать дом как характер владельца (как это у Бальзака, у Гоголя): дома часто перепродаются и меняют владельцев, так что души-характера в домах нет.
7.1Х. Днем приехал Юз (Алешковский) с Ириной и повез грибы собирать в национальном лесу. Сыроежки, опята. Но какие-то чуть другие тут, как и деревья: березы, клены.
— Знаешь предание? — Юз мне. — Вождь индейцев произнес проклятье белым: исчезнут запахи в Природе. И верно: все тут стерильно, и цветы не так пахнут, и все плоды земли.
Вот и от Англии отличие: там чуткость к запахам (и в поэзии), обоняние. И вообще в Старом Свете ноздри, носы важны и тонки. И собаки, и охота. А здесь все погрубее, органы чувств. Зубы важны: все их показывают в рекламных улыбках — как хищность свою и волю сожрать тебя в гонке к успеху. Ну и язык облизывающийся — все в рекламе пищи вылезает на разные продукты. А про грибы Ирина хорошо заметила:
— Здесь грибы не прячутся, жмутся прямо к дороге, а в России скрываются.
— Ну что ж, там и грибы застенчивы, не напоказ, а тут открыты, в рекламе взывают: возьми меня, я наилучший!
…Белочка по дереву под окном прямо с асфальта двора вверх. Хотя не асфальт тут, а плиты: не пахнут в жару, как асфальт. Все-то удобно, для жизни без мучений — так эта страна и все тут затеяны: чтоб сладка сия жизнь шла, была, сложилась. Не то, что у нас; для страданий и легко чтоб расставаться с сею проклятою жизнью — и взыскивать Высшего града и рваться к нему — в идеале, в вере, в утопии.
Сказал Юзу, что не знают первородного греха, а ведь вырезали индейцев — и скалят зубы в улыбке, невинны.
— Теперь грех перед неграми чувствуют, им уступают, с ними нянчатся: права меньшинства! — а те входят в раж…
Так что негры получают дивиденды ныне за индейцев порубленных. Чернокожие — за краснокожих.
Готовясь к лекциям, читаю антологию американской поэзии. Дивно: нет «гражданских мотивов» (а как их обильно у нас). Да потому, что нет Власти, Государства, давящего и выжимающего из душ слова, мысли — в оборону личности, народа. («Народа» тут нет — такой категории, а «население»: переселенцы — не народ, и им Америка — не Родина-мать, но фактория для труда.) Тут напротив: заставили государство служить человекам, их удобству.
Другие темы в поэзии и враги: Смерть, Природа… Но главное — наслаждение настоящим — у Уитмена — и собою, каков аз есмь. Так что не понимал я прежде американцев, когда представлял их только наслажденцами труда: что не умеют кейфовать. (Вон как студенты тут кейфуют, мало занимаются.) Не выматываются из сил на работе, как японцы сейчас.
По телеку — передача негритянского ансамбля: стихи и спиричуэлз. Бог им рядом, Святой Дух (Спирит) в тебя входит. «Брат Иисус» — так негры к Нему обращаются и чувствуют близко, любят Отца, сами — как дети. (Англосаксам, трудягам, Бог ближе как Творец.) Наивность и теплота, сердечность в неграх. Нет затаенности, как в белых: субстанция Старого еще Света…
9.1Х. Уже житие спокойное начинаю вести — как все американцы — в микроклимате старосветской своей общины. Вчера Юз повез в русскую церковь в Хартфорде. Воскресенье, служба, новенькая церковь, построенная в 60-е годы людьми «второй», послевоенной эмиграции, из «перемещенных» лиц. Служит ирландец, перешедший в православие. А поют свои: женщины и старички — такие чистенькие, уже американцы; а тем дороже им раз в неделю прийти и подкормить родную субстанцию души. Островок, малое стадо, а все — у Бога в обители. Я аж прослезился под конец: прошибло меня умилением — жестоковыйного.